Яблони на Марсе
Шрифт:
Биологизм, мистицизм. Иной, материалистической позиции придерживались замечательные представители русского космизма. Одним из них был мыслитель-утопист Николай Федорович Федоров (1828–1903).
Удивительная жизнь этого человека малоизвестна. Внебрачный сын князя П. И. Гагарина и пленной черкешенки, он учился в Одессе в Ришельевском лицее, учительствовал в уездных городах, преподавал географию в Липецке, Богородске, Угличе, Боровске, Подольске, затем был библиотекарем Румянцевского музея, ныне Государственная библиотека имени В. И. Ленина.
Федоров был аскетом, странным и тяжелым в быту человеком. Свое небольшое жалованье раздавал
Усматривая основное зло для человека в смерти, порабощенности его слепыми силами природы, Федоров выдвинул идею регуляции природы средствами науки и техники. Атомы, прошедшие через живое, утверждал Федоров, сохраняют свою индивидуальность и могут быть собраны снова в человека как индивидуальность. Высшая цель регуляции: воскрешение предков — отцов и достижение всеобщего бессмертия.
Путь к этому лежит через овладение природой («человечество должно быть не праздным пассажиром, а прислугою, экипажем нашего земного корабля…» — считал философ), через переустройство человеческого организма, через освоение космоса (Федоров писал про эфиронавтические аппараты) и управление космическими процессами.
«…Космос, — учил Федоров, — нуждается в разуме для того, чтобы быть космосом, а не хаосом, каким он (пока) есть: разумные же существа нуждаются в силе. Космос (каков он есть, но не каковым он должен быть) есть сила без разума, а человек есть (пока) разум без силы».
Философские взгляды Федорова вызывали большой интерес у Федора Михайловича Достоевского, Льва Толстого, Владимира Сергеевича Соловьева. Федоров оказал влияние на литературное творчество Андрея Платонова и Николая Заболоцкого.
Во времена, когда жил Федоров, его мысли могли казаться фантазиями чистейшей воды. Однако ныне многие из его пророчеств созрели для реального осуществления. И гомо сапиенс — человек разумный начинает превращаться в гомо космикус — человека космического. Космонавт Георгий Михайлович Гречко писал: «Два-три года, необходимые для полета на Марс, можно выдержать и остаться в живых. Но после этого мы, видимо, не смогли бы вернуться на Землю. Получилось бы как с Ихтиандром, который навсегда остался в море».
Да, человек в космосе, пытаясь создать для себя «миниатюрную Землю», все же оказывается как бы и не в космосе, и не на Земле. Для него становится не обязательным строгий земной суточный цикл, он не знает времен года, отказывается от преимущественного «двухмерного» восприятия, характерного для жизни на поверхности Земли. Ему приходится развивать хватательные движения, он привыкает спать в необычной позе и местах. Космонавт Валерий Рюмин спал в «Салюте» на потолке станции: отдыхать в другом месте ему не позволял высокий рост. Так
В дальнейшем человек, очевидно, начнет варьировать эту «третью среду». Станет создавать зоны искусственной гравитации, расширять пространство обитания, конструируя самые разнообразные экосферы, точнее экопространства, ибо сферическое построение перестает быть обязательным в открытом космосе.
Человек будет менять Вселенную, но при этом неизбежно начнет изменяться и сам. Откроются новые направления эволюции человеческого организма. Быть может, видоизменятся функции некоторых органов его тела, скажем, функция ходьбы, способ расположения и ориентировки тела в пространстве. Переменятся некоторые ритмы жизни, способы приема пищи, сама пища.
Вот так исподволь и возникнет гомо космикус.
Мысли Федорова о необходимости «цефализации» космоса и его реконструкции подхватил и развил Циолковский. По свидетельству его ученика и друга основоположника гелиобиологии Александра Леонидовича Чижевского (1897–1964), Циолковского постоянно мучил вопрос вопросов: «Зачем все это?» Зачем существует материя, растения, животные, человек и его мозг? Зачем существует Вселенная?
Циолковский в беседе с Чижевским сказал: «Этот вопрос не требует ни лабораторий, ни трибун, ни афинских академий. Его не разрешил никто: ни наука, ни религия, ни философия. Он стоит перед человечеством — огромный, бескрайний, как весь этот мир, и вопиет: зачем? зачем?..»
Циолковский обращал внимание на то, что в мире неизмеримо больше камня, чем мысли, больше огня, чем мозговой материи. Да и сама материя, занимая в космосе исчезающе малый объем по сравнению с объемом «пустого» пространства, выглядит во Вселенной «случайной»: средняя плотность вещества ничтожно мала — в среднем 10–30 грамма в кубическом сантиметре. Примерно 1 атом водорода в одном кубическом метре космического пространства.
Во Вселенной, в основном заполненной различными видами лучистой энергии, мысль, сознание кажутся уж и совсем лишними. И все же Циолковский полагал, что раз мысль существует, значит, она нужна природе. Значит, вовсе не случайно природа потратила миллиарды лет на создание мыслительного аппарата человека. И он необходим не только Земле, но и всей Вселенной!
Вот почему, говорил Циолковский, «вступление в космическую эру человечества — это поважнее, чем восшествие на престол Наполеона Бонапарта. Это грандиозное событие…».
Ученый делил космическое бытие человечества на несколько эр. Удивителен конец этого космического «восхождения» — «терминальная эра». «Когда разум (или материя) узнает все (ответит наконец на вопрос „зачем?“. — Ю. Ч.), тогда само существование отдельных индивидов и материального или корпускулярного мира он сочтет ненужным и перейдет в лучевое состояние высокого порядка, которое будет все знать и ничего не желать, то есть в то состояние сознания (лучистое человечество!), которое разум человека всегда считал прерогативой богов. Космос превратится в великое совершенство».