Яд и корона
Шрифт:
Допрашиваемый молча склонил свой выбритый иссиня-черный череп.
– Не считаете ли вы, дядюшка, – сказал Пуатье, – что слишком много случайностей разом и слишком много тамплиеров в самом конклаве, и именно в окружении племянника папы Бонифация?
– Пожалуй, пожалуй, – пробормотал уже более миролюбиво Карл Валуа.
Повернувшись к Эврару, Филипп Пуатье в упор спросил:
– Знаком тебе мессир Жан де Лонгви?
Лицо Эврара исказилось обычной нервной гримасой, и его длинные пальцы с плоскими ногтями судорожно вцепились
– Нет, мессир, не знаю, разве что по имени. Знаю лишь, что он племянник в бозе почившего Великого магистра.
– В бозе... вот уж тоже сказал! – негромко фыркнул Валуа.
– Значит, ты настаиваешь, что никогда не поддерживал с ним никаких отношений? – продолжал Пуатье. – И не получал через бывших тамплиеров никаких указаний от него?
– Я слышал стороной, что мессир де Лонгви старался наладить связь с кем-нибудь из наших, а больше ничего не знаю.
– А тебе не сообщили, скажем, тот же Жан де Пре, имени бывшего тамплиера, который прибыл во фландрскую армию с целью доставить послания сиру де Лонгви и отвезти от него послание?
Оба Карла – Валуа и де ла Марш – удивленно переглянулись. Положительно Филипп был осведомлен в ряде вопросов лучше всех прочих, но почему же он держит подобные сведения в тайне?
Эврар стойко выдержал взгляд графа Пуатье. А тот тем временем думал: «Уверен, что это он самый и есть, все приметы сходятся, таким мне его и описывали. К тому же еще колченогий...»
– Тебя пытали в свое время? – спросил он.
– Нога, ваше высочество, моя нога может ответить за меня! – воскликнул Эврар, дрожа всем телом.
Сварливый тем временем начал тревожиться. «Эти лекари слишком уж медлят. Просто Клеменция не в тягости и мне бояться об этом сообщить». Вдруг его вернули к действительности вопли Эврара, который на коленях подползал к нему.
– Государь! Смилуйтесь, не велите снова меня пытать! Клянусь богом, что скажу всю правду!
– Не надо клясться, это грех, – наставительно заметил король.
Конюшие силой подняли Эврара с колен.
– Нуайе, следовало бы разобраться в вопросе об этом посланце в армию, – обратился Пуатье к советнику парламента. – Продолжайте допрос.
Миль де Нуайе, мужчина лет тридцати, с густой шевелюрой и двумя резкими морщинами между бровями, спросил:
– Ну что же, Эврар, вам сказал кардинал?
Бывший тамплиер, еще не оправившийся от испуга, быстро заговорил, и все поняли, что теперь он не лжет.
– Кардинал сказал нам – Жану де Пре и мне, – что он хочет отомстить за своего дядю и стать папой, а для этого необходимо уничтожить врагов, которые чинят ему препятствия; и он посулил нам триста ливров, если мы возьмемся ему помочь. И назвал нам двух главных своих врагов...
Эврар в замешательстве взглянул на короля.
– Ну, ну, продолжайте, – проговорил Миль де Нуайе.
– Он назвал короля Франции и графа Пуатье и добавил, что был бы не прочь видеть, как их вынесут ногами вперед.
Сварливый машинально взглянул на свои туфли, потом вдруг с криком подскочил на кресле:
– Ногами вперед? Но, стало быть, этот злой кардинал ищет моей смерти?!
– Совершенно справедливо, – с улыбкой добавил Пуатье, – и моей тоже.
– Разве ты не знаешь, хромой, что за эдакие злодеяния тебя сожгут живьем на этом свете, а на том тебя ждет преисподняя? – продолжал Сварливый.
– Государь, кардинал Гаэтани уверил нас, что, когда он будет папой, он отпустит нам грехи.
Подавшись всем телом вперед, положив на колени руки, Людовик с ошалелым видом уставился на бывшего тамплиера.
– Неужели меня так ненавидят, что даже хотят извести? – спросил он. – А каким же образом кардинал намеревался отправить меня на тот свет?
– Он сказал, что вас слишком зорко охраняют и поэтому нельзя вас извести ядом или поразить сталью и что поэтому необходимо прибегнуть к порче. Он велел выдать нам фунт чистого воска, который мы распустили в баке с теплой водой в той самой комнате, где стоят тигли. Затем Жан де Пре очень искусно смастерил фигурку с короной на голове...
Людовик Х поспешил осенить себя крестным знамением.
– ...а затем другую, поменьше, и корону тоже поменьше. Пока мы работали, кардинал приходил несколько раз нас проведать; он был очень доволен, даже засмеялся, увидев первую фигурку, и сказал: «Слишком уж ему польстили по мужской части».
Карл Валуа, не выдержав, громко фыркнул.
– Ладно, оставим это, – нервно сказал Сварливый. – А что вы сделали с этими изображениями?
– Положили им внутрь бумажки.
– Какие бумажки?
– Бумажки, которые обычно кладутся в такие фигурки: на них пишут имя того, кого они изображают, и слова заклятия. Но клянусь вам, государь, – воскликнул Эврар, – мы ни вашего имени не написали, ни имени мессира Пуатье! В последнюю минуту мы перепугались и написали имена Жака и Пьера Колонна.
– Двух кардиналов Колонна? – переспросил Пуатье.
– Да, да, потому что кардинал говорил, что они тоже его враги. Клянусь, клянусь, я не лгу!
Теперь Людовик Х старался не проронить ни слова из рассказа тамплиера и время от времени вскидывал глаза на младшего брата, как бы ища у него поддержки.
– Как по-вашему, Филипп, говорит он правду или нет?
– Сам не знаю, – ответил Филипп.
– Пускай-ка им хорошенько займутся пытальщики, – произнес король.
Казалось, слово «пытальщики» имело над Эвраром зловещую власть, ибо он снова упал и на коленях пополз к королю, сложив на груди руки, твердя, что его обещали не пытать, если он чистосердечно во всем признается. Полоска белой пены выступила на его губах, а в обезумевшем взгляде читался ужас.
– Уберите его! Не позволяйте ему меня трогать! – завопил Людовик Х. – Он одержимый!