Ядерная ночь. Эвакуация.
Шрифт:
Рванул на себя дверцу, успев помолиться, чтобы она не была заперта. Хотя какой там — я даже перестарался, оторвав её от верхней петли. Фонарик в левую. Включить. В ярко-белом (как-никак восемьдесят люмен) луче заметил съежившуюся на полу фигуру человека, панически зажимающего уши. Рядом, на поблёскивающем осколками стекла полу, — «Сайга».
— Не двигаться, сука!
«Хотя чего я ору? Он меня сейчас не услышит!» — Рыбкой проскользнув в окошко, кувырком подкатываюсь к главарю бандитов и ударом обеих ног отбрасываю его подальше от оружия. Нечленораздельно мяукнув, Геннадьич отлетает на пару метров.
Распахивается дверь, ведущая на
«А вот хрен тебе!» — лежа на спине, даю короткую очередь, и соня-караульный складывается в поясе и валится на пол.
— Камчатка, чисто!
— Вижу, командир! — отзывается Андрей.
Снаружи донеслось несколько выстрелов, потом длинная очередь… Ещё одна… Два выстрела из пистолета… И ещё одна очередь… «Всё — смена магазина», — отметил я краем сознания.
— Бес! Бееес! Товарищ капитан!
«Надо ответить, а то ребята с перепугу и по неопытности могут глупостей наделать…»
— Здесь я! Всё в норме! — насколько можно громко крикнул я, остановившись над телом парня, застреленного в проходе. «Что тут у нас? „Макаров“? — Я выщелкнул магазин. — Тьфу ты! Травматик! — верхний патрон чернел округлостью резиновой пули. — Да уж, налицо иллюстрация к пословице о ноже в перестрелке…»
— Командир, один «двухсотый», а второй, судя по запаху, обделался!
— Ага, сейчас посмотрю, а ты дверь покарауль.
— Фонарь возьму?
— Бери! Законный трофей!
Назвать пробуждение Германа Геннадьевича приятным мог только законченный извращенец-мазохист! Первым фактором, если не считать головной боли и ломоты во всём теле, стал запах свежих испражнений. Причём некоторые признаки подсказали Голованову, что с ним случилась позабытая со времён раннего детства неприятность… Он попытался сесть и проверить, так ли это, но попытка не удалась — руки были притянуты жёсткой верёвкой к какой-то непонятной железке, рассмотреть которую в царившем в помещении полумраке не получилось. Вспомнить, что с ним приключилось, не удалось. Последнее, что отпечаталось в памяти, — крик Дениса, когда он решил помочь Савельеву осмотреть помещение и включил большой переносной фонарь, потом раздался адский грохот, что-то ударило его в спину… И всё!
Саднило лицо и кисти рук, голова гудела, как чугунок, и ещё противно зудело в паху. «Да что же это такое? Неужели вояки действительно на нас напали и за пару минут уделали всех?»
В армии Голованов никогда не служил, отделавшись военной кафедрой, а потому многочисленные рассказы о крутых берсерках, которых до сих пор выращивают в отдалённых местностях на радость доморощенной военщине, считал если и не байками, то некоторым преувеличением. Внезапное нападение на него в закрытом и охраняемом помещении не вписывалось в его картину мира. Сыграло свою роль и то, что довольно значительную часть информации о том, что ему предстоит сделать после наступления «Конца света», Голованов получал из голливудских фильмов и книг авторов модных боевиков. Следя за тем, как на экране затурканный клерк с лёгкостью расправляется с толпой вооружённых громил, Герман всегда отождествлял себя с таким героем. А вот сейчас отчего-то припомнился разговор с одним бывшим воякой, заведовавшим охраной в банке, где Голованов был членом наблюдательного совета. Лет пятнадцать прошло с тех пор, а вот поди ж ты, вспомнил… На банкете, посвященном какой-то знаменательной
— Трубач, можно забирать — клиент уже ножками сучит и башкой вертит! — Звонкий молодой голос отразился от голых бетонных стен, вызвав у пленника приступ головокружения.
— Ну и вонища! — откликнулся, очевидно, этот самый Трубач, причём голос его показался Герману Геннадьевичу смутно знакомым. — Такого к командиру везти нельзя! Эй, гроза Твери и окрестностей! — Жёсткий мысок армейского ботинка чувствительно ткнулся Голованову в бок. — Вставай! Но учти, будешь вести себя неправильно — трындюлей отсыплю от всей моей широкой интеллигентской души! Усёк?
— Д-да, — с трудом выдавил Герман, даже и не помышлявший о том, чтобы оказать хотя бы малейшее сопротивление.
— Зер гуд! Мыться пошли, засранец! — Через напускную весёлость в какой-то момент прорвалась такая нешуточная злость, что по спине пленника пробежал холодок.
Верёвку тем временем разрезали, и всё тот же голос приказал:
— Встать, руки за спину!
Морщась от боли во всём теле, Голованов попытался выполнить команду, но тут его скрутил внезапный приступ тошноты, и его вырвало.
— Вот ведь свинья! — прокомментировал его действия первый охранник. — Как по бабам и детям стрелять — так орёл горный, а как отвечать — так того и гляди кони двинет! Хорошо хоть не на нас проблевался, уродец плюшевый! Серёг, а где его мыть будем?
— К реке отведи, здешнему водопроводу песец ещё год назад на постой пришёл…
— Что значит «отведи»? Разве мы…
— Для этого жирно будет, а у меня ещё дела есть.
— Тьфу ты! Дела у него! У меня тоже дела, может, есть! Что с ним возиться?
— Разговорчики, доброволец! — На этот раз в голосе говорившего не было и тени шутки. — Чтобы через пятнадцать минут эта шваль была уже у капитана! А ты, — Герман Геннадьевич понял, что обращаются уже к нему, — вставай! Симулировать потом будешь!
Кряхтя и покачиваясь, он таки выпрямился и, заложив руки за спину, стал ждать. Его провели по короткому коридорчику и вывели на улицу. «А, так я ещё в лагере. И держали меня в подвале одного из корпусов…» — определил Голованов, когда глаза привыкли к дневному свету.
— Понял меня, тёзка? Пятнадцать минут! Капитан и так злой…
— А чего злой-то? Вроде нормально всё получилось.
— Домой не попал. Ты бы как себя чувствовал, если бы вместо отдыха у жены под боком тебе пришлось во всяких притырков стрелять, а, Серый?
— Да уж… Ты, Трубач, не переживай — всё сделаю в лучшем виде!
И тут Голованов узнал паренька — это он вначале привозил продукты беженцам, а потом пытался защитить их от грабежа, но отступился, когда Денис застрелил ту бабу.