Ядовитый воздух свободы
Шрифт:
Мужик руку Акселя стряхнул. Встал. Они оказались примерного одного роста, только Грин обладал атлетической фигурой, а Том, скорее, был качком.
— Указывать мне будешь?..
— Том, это детектив из Треверберга, — прикрикнула на него Натали. — Иди домой. Тебе ничего не светит. И не важно, отменил Анри свадьбу или нет.
— Ну и дура, — огрызнулся Том.
Аксель переместился и закрыл своим телом Натали, держа мужчину в поле видимости.
— Я прошу вас уйти, — негромко сказал он.
Все в пабе внезапно замолчали, как будто эта тихая фраза проникла в душу каждого посетителя. Десятки глаз остановились на детективе, но он будто этого не замечал. Ник увидел, что по щекам Натали катятся слезы. Как он ей завидовал! Она может плакать на людях. А он способен только на то, чтобы уничтожать алкоголь.
Бугай неожиданно сжался. Дуэль взглядов он проиграл.
— Поговорим завтра, — бросил он мисс Роше.
Та не заметила. Грин обернулся к Нику.
— Тебе тоже пора домой. Вызвать такси?
— Я сам.
Некоторое время спустя
До дома он добрался в бреду. Таксист высадил его у ворот и отправился восвояси, а Ник еще долго стоял и смотрел на окна, где горел приглушенный свет, и с трудом думал о том, как теперь жить. Как научиться жить в новом мире. Как научиться быть хорошим отцом. Сможет ли он стать хорошим мужем? А должен ли? В его душе образовалась черная дыра, и она засасывала в себя светлые чувства и любые начинания. Он прижался лбом к металлическим воротам и закрыл глаза. Шел дождь. По щекам текли слезы, которые он сдерживал весь день. Криминалист потерял счет времени, опустошенный, промокший. Он не мог зайти домой и не мог уйти.
Когда теплая рука жены прикоснулась к его плечу, Ник вздрогнул, упал на колени и обнял ее за ноги, уткнувшись мокрым лицом в мягкую ткань халата. Лиза попыталась его поднять, но не получилось.
— Ник, пошли домой, — проговорила она, стараясь перекричать шум дождя.
— Я не понимаю, — пробормотал Ник.
Опираясь на ее руку, он поднялся.
— Ты чудовищно выглядишь, — сообщила ему жена.
— Я чудовище.
Лиза протянула руку и коснулась его щеки.
— Пошли. Не хочу, чтобы ты заболел.
Глава десятая
Констанция Берне
Весна 1964 года
Спутник-7
Автомобиль остановился у центрального здания, которое поражало своей архитектурой. Водитель открыл дверцу и помог Констанции выйти, но она не смогла сделать и шага, очарованная величием места. Высотка пленила ее, вытолкнув из головы все мысли о том, что не стоило сюда ехать. Не стоило говорить Мишелю, что она собирается рассмотреть новое предложение о работе, не стоило убеждать его еще немного потерпеть. Не стоило лгать самой себе, что работа не так важна, как муж и ребенок. Нужно было встать перед зеркалом и честно сказать: да, я хочу все изменить. Потому что я хочу другой жизни. Потому что я могу рассчитывать на другую жизнь. Потому что у меня впереди самые лучшие годы. Да, я люблю сына и люблю мужа — потому что нельзя не любить отца своего ребенка, который всего себя дарит тебе и семье. Но я хочу другого. Я хочу жить по-другому.
Когда-то именно эта установка позволила ей все изменить. Убежать от ужасов прошлого, от преследования, от человека, который пугал ее больше всего на свете. Когда-то она уже сделала это. Что мешает сейчас?
А сейчас Констанция не нашла в себе этой отчаянной смелости, которая свойственна исключительно самым сильным из женщин.
Ее духу хватило только на полусмыслы и полутона, полуответы и полувопросы — на половину жизни, на половину попытки. Возможно, именно поэтому, оказавшись в самом засекреченном городе Европы, мадам Берне замерла, смотря на великолепное здание. Храм науки, храм ученых. Саркофаг и обелиск, символ жизни и смерти, развития и деградации.
Что они тут делают?
— Доктор Нахман велел проводить вас сразу к нему, — сказал ей водитель. — Я должен позвонить, и вас встретит его секретарша, Мира.
— Мира, — эхом повторила Констанция, с трудом отрывая взгляд от высотки. — Хорошо. Делайте, что вам велели.
Визитка Нахмана жгла ей сердце три месяца. Ровно столько понадобилось, чтобы Констанция окончательно сошла с ума, вышла на улицу, воспользовалась уличным телефонным аппаратом и позвонила. Она до сих пор помнила, как удушающе тяжело билось ее сердце. Вдруг он пошутил? Сам он ни словом, ни делом не напомнил о том разговоре, о чудесном танце, каждое мгновение которого Констанция снова и снова восстанавливала в памяти, даже в те минуты, когда заботливые и нежные руки мужа прикасались к ее коже, а его губы требовали внимания. Даже в те минуты, когда держала на руках Луи, укладывая его спать. После танца Арнольд поцеловал ей руку и ретировался, сославшись на важную встречу. Она до сих пор не понимала, была ли встреча или нет. Со скрупулезностью маньяка Констанция начала искать информацию об ученом. Следила за публикациями о нем в СМИ. Улыбалась, когда попадались хорошие фотографии. Интересовалась его исследованиями. Но не звонила. А потом что-то перемкнуло. Был тяжелый день на работе, она поссорилась с главврачом. Просто вышла из госпиталя, позвонила и умерла. А потом воскресла, ведь Нахман взял трубку. И даже обрадовался ее звонку. Она замялась. Осторожно напомнила про его предложение, спросила, в силе ли оно. Доктор подтвердил. Назначил время, проверив календарь. Дальше Констанция ни о чем не думала. Она жила ожиданием целую неделю. Боги, как жестоко было назначать дату через неделю! Действительно так занят? Или умело оттягивает встречу, чтобы сделать ее более насыщенной? Или она себе все придумала?
То, как Нахман подействовал на нее в этот короткий разговор, было сродни магическому воздействию. Между ними пробежала… нет, не искра. Это была волна безумия, которая внезапно сошла на нет, оборвав нарастающее возбуждение и готовность закрыть глаза на то, что Констанция несвободна. Ей было плевать даже на то, что, может быть, несвободен он.
Для Констанции подобный шквал чувств был странным. С раннего детства она приучала себя не доверять чувствам, скрывать их — они делали ее слабой и уязвимой, а ей нужно было выживать в аду. Но тут… Как будто доктор Нахман нажал на тайную кнопку, которая спустила сжатую до предела пружину. И вместе с освободившейся энергией пришли желания.
— Доктор Берне.
Мелодичный женский голос вырвал Констанцию из мучительных сомнений. Она подняла глаза. Перед ней стояла молодая красивая женщина со светлыми тщательно уложенными волосами. Женщина была одета в деловой костюм юбка-пиджак, туфли-лодочки и держала в руках папку.
— Доктор Нахман вас ждет. Пойдемте скорее.
— Да.
Мира провела ее через главный вход, попутно рассказывая о том, как это здание строили во время Второй мировой, как здесь возводили и обустраивали лаборатории, как основали город и как прекрасно сейчас ученым, которые получают доступ к практически безграничным ресурсам. Констанция не слушала. Она прекрасно знала, что приглашение в Спутник-7 — это счастливый билет. Редкий билет. Настолько редкий и значимый, что, говоря мужу о новой работе, она не обмолвилась о самом городе. И сегодня Мишель не знал, что жены нет в Треверберге. Ему она наплела про смену.
Если что-то пойдет не так, она остановится в отеле и приведет себя в порядок, а домой вернется утром.
Женщина повела плечами, стряхивая страх. Длинный путь до лифта она не запомнила. Люди и интерьеры смешались, как в калейдоскопе. В лифте Мира нажала какую-то странную комбинацию клавиш, и двери закрылись.
— Доктор Нахман работает в башне, — сказала она. — Там только он и я.
Констанция посмотрела на женщину внимательнее. Близость с секретарем настолько естественна, что даже банальна. Она чувствовала жгучую иррациональную ревность, на которую не имела никакого права.