Ядовитый воздух свободы
Шрифт:
— Не буду лукавить, меня интересуют события тридцатипятилетней давности. Что вы знаете про отношения Констанции Берне и Арнольда Нахмана?
Туттон Грина разочаровал. Тот ждал удивления или хоть каких-то эмоций: шока, гнева, растерянности. Но нет. Эрик просто поднял голову и посмотрел ему в глаза. Приветливо и даже открыто.
— Слышал, что Нахман бросил ради нее первую жену. Я жил не в Спутнике-7 в то время.
— А где вы жили?
— Постоянно в Лондоне, но много путешествовал. Я занимался наукой, растил детей и не спешил возвращаться в Спутник-7. Тогда лабораторию поддерживал отец.
Конечно же, они проверят слова Туттона. Но что-то подсказывало, отец Ника не лгал.
— Совсем тут не появлялись?
Эрик рассмеялся.
— Ну почему. Здесь семья. Появлялся. В гости приезжал.
— Расскажите про Констанцию.
Туттон задумался. То ли вспоминал, то ли придумывал. Было невозможно определить, что у него на уме, играл ученый гениально. Или не играл. Чувство опасности не утихало, даже усиливалось, но сейчас Грин его уже списал не на то, что Эрик замешан в деле, а на то, что он представлял собой пример сильного самца, вызывающего у других самцов самые противоречивые чувства. Природа.
— Кажется, она была одним из ведущих специалистов в «Сигме». Я видел ее выступления, но лично не общался. Не знаю, что она делала в Спутнике-7, как жила. И уж тем более не знаю, что ее связывало с Нахманом. А почему вы спрашиваете?
— К сожалению, пока идет следствие, я не могу делиться с вами своими соображениями.
— Конечно, конечно, — миролюбиво поднял руки Туттон. — Что-нибудь еще? Спросите про мои отношения с Магдаленой Тейн?
— Не планировал.
— Ну почему. Вы же обязаны, я прекрасно знаю протокол. Магдалену я не любил. И аннулировал ее брак с Николасом. Так что я тоже в списке подозреваемых и понимаю это, не стоит отрицать.
Аксель слегка удивленно слушал речь Туттона. Он ожидал противостояния, а получил спокойную и открытую манипуляцию. Некоторые убийцы поступали так же: они говорили в лицо, мол, да, я понимаю, что я — идеальный подозреваемый и все сходится, но давайте глянем на это с другой стороны…
— Скажите, а что вы знаете про Марию Тейн? — спросил Грин, возвращая себе контроль над разговором.
Этого вопроса ученый не ожидал. Всего на мгновение его лицо окаменело, но детективу хватило этого времени, чтобы понять, что здесь противник оказался неподготовленным. Возможно, все, что он говорил до этого, ложь. Но мать Магдалены вызывала в нем какие-то чувства. И эту ниточку явно стоит проверить.
— Писательница?
— Мать Магдалены.
— С чего бы мне ее знать? Я подобную литературу не читаю.
Грин решил, что теперь он может вернуться к Марии. Заодно убедиться, что все хорошо. И с ней, и с Норель.
— Тогда у меня пока нет вопросов. Спасибо, что уделили время.
Глава двадцать первая
Натали Роше
Спутник-7,
улица Нейтрино, 15
Вдыхать знакомый аромат кожи Анри-Мишеля было так больно и так сладко, что Натали чуть не расплакалась одновременно от радости и отчаяния. Они не говорили. Вернувшись из паба, они бросились в постель, будто не виделись целую вечность. И это были лучшие часы в жизни Натали.
Мишеля кто-то подменил. Он любил ее так, будто всю жизнь к этому стремился, будто ради нее был готов на безумие. Изводя поцелуями и ласками, снова и снова заставляя сходить с ума. Он не отпустил ее на работу, пресек все попытки обсудить произошедшее. В какой-то момент она подумала, что он выпил таблеток, потому что человек не может быть таким выносливым. Особенно когда ему ближе к сорока.
Глубоким пятничным вечером, измотанные, счастливые и наконец слегка успокоившиеся, они лежали в обнимку в ее маленькой квартирке, курили и смотрели в потолок.
— Прости меня, — произнес мужчина, выпуская кольца дыма. — Я дурак. Пойми, столько лет на меня прыгала каждая встречная девушка. Как только представишься, сразу внимание… легкий секс. И все пытались познакомиться через меня с Родериком или отцом. Пара, кажется, даже смогли стать их любовницами, но я не уверен. Ты же тоже знала мою фамилию. По читательскому билету. Но я голову потерял. Решил плюнуть на все. Сделал предложение. А потом…
— Что? Засомневался?
Он прерывисто вздохнул. Натали провела кончиками пальцев по влажной коже его мускулистой груди, покрытой мелкими темными волосками.
— Засомневался, — произнес Анри, не глядя ей в лицо. — Правда. Испугался.
— И решил бросить?
— Нет… решил… проверить. А потом этот взрыв. Я голову потерял. Из-за меня ты стала свидетельницей в этом деле. Из-за меня тебя таскают в участок, требуют показания, роются в твоих чувствах и мыслях.
— Ты просто… — Натали поднялась на локте и заглянула ему в лицо. Жесткие слова застряли в горле, когда их взгляды встретились. Он выглядел таким искренним, таким потерянным, что сердце сдалось. — Я прощаю.
Анри несмело улыбнулся, пристально глядя ей в лицо.
— Правда?
— Правда. Но ты дашь мне клятву.
Мужчина провел свободной рукой по ее плечу, сделал еще затяжку и выдохнул дым из легких, блаженно зажмурившись.
— Верности? — насмешливо переспросил он и стряхнул пепел в хрустальную пепельницу, которая стояла у него на животе.
— Что больше не будешь устраивать таких проверок, — негромко произнесла Натали, позволив покрывалу соскользнуть.
Анри зачарованно уставился на ее грудь. Потушил сигарету, убрал пепельницу и потянул девушку на себя. Натали со смехом залезла на него и наклонилась, прикасаясь грудью к его коже.
— Никаких проверок, — выдохнула она ему в губы и закрыла глаза, чувствуя, как возвращается больное, неестественное, неправильное и пугающее возбуждение.
— Никаких, — целуя ее тонкие ключицы, прошептал Анри. — Обещаю. Клянусь. Памятью моей матери. Ты станешь моей женой?
Ее «да» он уже не услышал.
Некоторое время спустя
Натали не менее получаса стояла под душем и не могла найти в себе сил, чтобы выбраться из-под горячих тугих струй, которые били ее по голове и плечам, заливая глаза и смывая с кожи запах секса. Измотанное тело молило об отдыхе. Она не помнила за собой подобной страсти, не помнила такого, чтобы Анри целые сутки не выпускал ее из постели. Это было странно. Но пугало ее не это. По всем правилам она должна быть счастливой. Она любила его до полусмерти. Но счастье не ощущалось. Лишь мрачное удовлетворение вперемешку со злобой. И обидой. Он казался таким искренним. Он так старался ее ублажить, стереть минувшие сутки ада.