Ядовитый воздух свободы
Шрифт:
— Ничего, — сказала она. — Будто бы вы меня не обманули.
— Я никогда не лгала тебе, Мари.
— Я здесь уже всю жизнь.
— Без боли?
В глазах подопытной уже несколько месяцев не светилось тепла, но сейчас, когда их взгляды встретились, Констанции стало по-настоящему страшно: взгляд подопытной был ледяным.
— Иногда я думаю, что боль лучше, чем ее отсутствие, мой глупый доктор, — сказала она.
— Я сделала все, что обещала, Мари.
— Вы сделали то, что обещали этим толстосумам.
Она говорила так спокойно, так взвешенно, так уверенно. Берне с трудом перевела дыхание и сделала несколько пометок в личном деле. Мария Фирскотт. Ее нашли сталкеры Нахмана. Девушка мучилась от безответной любви. Имя объекта установить не удалось, было известно только то, что встретились они в Париже, когда Мари пыталась работать там актрисой бордельного разлива. Она тщательно скрывала детали романа, но на призыв избавиться от боли отреагировала мгновенно. Она была как раз такой, о которой молила Констанция: в отчаянии, но без необратимых изменений в психике. Она справилась бы сама: полгода-год, встретила бы нового человека, занялась бы собой. Но вместо этого очутилась в «Сигме» и стала частью исследования.
— Что ты чувствуешь, Мари?
Девушка провела ладонями по своей груди, талии, скользнула по бедрам и расставила ноги. Улыбнулась.
— Только тело. У вас такой милый секретарь, доктор Берне. Вы знаете, что он любит, когда женщина доминирует?
Интересный эффект. Будто сексуальные желания перестали сдерживаться, будто эксперимент не просто убрал боль и определенный спектр чувств, но и снизил самоконтроль. Когда ослабевает дух, укрепляется тело. Странный результат.
— А тебе нравится доминировать?
Улыбка Марии померкла, но всего лишь на мгновение. Ее глаза оставались холодными и безучастными, но мимика совершенствовалась непрерывно. Берне каждый день замечала что-то новое. Новую трансформацию. Мария становилась все холоднее и злее. Повышенную сексуальную активность зафиксировали примерно семь недель назад. Бедный секретарь сам рассказал начальнице, думая, что его тут же уволят. Констанция поручила ему продолжать. Жалела ли она о подобном вмешательстве в частную жизнь подчиненного? Конечно, нет! Эксперимент превыше всего.
Ведь что такое идеальный солдат? Его не гложут сомнения, ему чуждо сочувствие. Он полон агрессии и животной страсти, влечения к жизни. Без лишней мишуры и рефлексии.
— Нравится, — запоздало ответила Мария, поставив ноги на носочки. — Здесь жарко. Я хочу снять одежду.
— Мы скоро закончим, — быстро ответила Констанция, но подопытная уже стянула водолазку и бросила ее в сторону.
— Вы превратили меня в шлюху, — рассмеялась она.
— Это твое оружие, это твоя суть. Быть шлюхой и рассказывать небылицы, ведь так?
Глаза Марии сверкнули.
— Я решила, что стану писателем, — заявила она.
— Почему?
На этот раз она замолчала надолго. Констанция терпеливо ждала, хоть и предполагала, каким может быть ответ. Препарат купировал чувства, закрывающие потенциал человека и загоняющие его в рамки. Когда сочувствия нет, когда нет боли, человек может жить на полную катушку. В том числе реализовываться в том, к чему всегда стремился. Почему бы и не творчество. Конечно, военных не удовлетворит подобный результат. Но разве такая женщина, как Мари, не сможет стать идеальным оружием?
— Потому что мне будут верить. — Еще один побочный эффект — чудовищная убедительность. — Я ненавижу вас, доктор, — внезапно продолжила Мария. — Ненавижу вашу жизнь и вашу работу. Ненавижу за то, что вы скрываете свой брак от всех, что не позволяете себе поцеловать и трахнуть своего мужика так и там, где хотите. Ненавижу за то, вы бежите от себя, а меня заставляете быть собой. За то, что вы из меня делаете того, кем сами никогда не станете. Знаешь, детка… — Голос подопытной изменился, стал ниже. Берне затаила дыхание. — Ты так хороша. Сама не знаешь, как ты хороша. Может, ты вколешь себе эту дрянь? Я хотела бы такую сестру.
— Расскажи мне про него.
— Про кого?
— Мужчину, из-за которого ты здесь.
Мария расхохоталась.
— Никогда.
Несколько дней спустя
Треверберг
Констанция сидела в ресторане и смотрела на заснеженный город. Правительство недавно закончило строительство драматического театра, и предприимчивые бизнесмены открыли напротив него уютный ресторан, где готовили великолепную пасту и подавали кофе, за который можно было продать душу. Берне старалась выезжать в Треверберг хотя бы раз в пару недель, чтобы сбросить напряжение от работы и отдохнуть от внезапной семейной жизни, к которой оказалась не готова. Арнольд Нахман по-прежнему ее пьянил, сводил с ума своей красотой, умом, статусом и тем, как к ней относился. Сын радовал, не раздражал. Про Луи и Мишеля она почти забыла. Ей чего-то не хватало. И слова Марии все не шли из головы. Попробовать свой препарат на себе? Зачем? Тогда эксперимент придется остановить.
Но ей будет все равно.
Она хотела этого бесчувствия? Нет. Наоборот. Она хотела…
— Ну, здравствуй.
Констанция подскочила на месте и уставилась на мужчину лет тридцати пяти. Светлое кашемировое пальто было запорошено снегом. Мужчина снял модную шляпу, повесил ее на вешалку и небрежным жестом сбросил пальто. Констанция следила за ним, ошарашенная и обездвиженная. Крепкая спина и идеальная осанка, он раздался в плечах, но сохранил тонкую талию и особый звериный вид.
Он повзрослел.
И при этом почти не изменился. Тот же взгляд, тот же отблеск одержимости в глубине темных омутов. Но к юношеской жестокости добавилась стать. Тело стало мощным, оно излучало сумасшедшую энергетику.
— Понравилось письмо? — спросил он, усаживаясь к ней за стол без приглашения.
— Тебе лучше уйти. Скоро придет Арнольд.
— Врешь, дорогая, — холодно улыбнулся мужчина.
Темные глаза налились кровью, в них вспыхнула ненависть, перемешанная с обожанием. Он протянул руку, коснулся пальцев Констанции и дернул на себя. Прикоснулся губами к ее ладони и замер, вдыхая аромат ее кожи. Женщина не могла пошевелиться.