Яков Богомолов
Шрифт:
Б у к е е в. Радости будущего! Какое мне дело до них?
Л а д ы г и н. Совершенно верно! Мы люди сегодняшнего дня, и - только!
Б у к е е в (упрямо встр[яхивает] головой). Нет, батенька, ваша философия - не для всех. Вот бог - для всех. Но в бога мы не верим... то есть не то что не верим, а забываем о нём. И получается у нас не жизнь, а так себе что-то... И лучше не философствовать...
Л а д ы г и н. Да. Это никого не приводит к добру. У меня был роман с курсисткой, она тоже занималась спортом, но - такая странная!
– ужасно
Б о г о м о л о в (смеясь). Как вы рассказываете!
Л а д ы г и н. Это - правда, уверяю вас! Бывало, в самые неподходящие моменты она вдруг спрашивает: "А почему ты меня любишь?" Я говорю ей: "Потому что ты женщина..."
Б у к е е в. Да. Конечно. (Усмех[ается].)
Л а д ы г и н. Но ей этого мало: "Есть, говорит, много женщин и мужчин, но почему ты любишь меня, а я - тебя?" и так далее! Ужас! Я потерпел эту философию месяца три и написал ей: "Прощай, Ирочка! В любви не философствуют, а кто занимается этим, тот - глуп!" Страшно обиделась!
Б о г о м о л о в (хохочет]). Да - неужели?
Л а д ы г и н. Уверяю вас! Книжки ужасно портят их...
Б у к е е в (усмех[аясь]). Простой ты человек, Борис, очень я люблю тебя за это. В Харькове был жеребец - Гамилькар, кажется, - двести тысяч за него заплатили. Издох. Он, я думаю, был похож на тебя...
Л а д ы г и н. Ну, брат, - сравнил!
(Богомолов смеётся.)
Л а д ы г и н (вдруг). Я считаю ваш смех неуместным.
Б о г о м о л о в. Почему же?
Л а д ы г и н. Так. Мне он не нравится.
Б о г о м о л о в. Очень жаль, но иначе смеяться я не могу.
Л а д ы г и н. Я прошу вас не смеяться.
Б о г о м о л о в. Никогда?
Л а д ы г и н. Прошу...
Б у к е е в. Полно, Борис! Ты с ума сошёл...
Л а д ы г и н. Нет, позволь...
О л ь г а (являясь в двери комнаты). Что за крик?
Б у к е е в. Спорят.
О л ь г а. Яков! Ты споришь?
Б о г о м о л о в. Нет.
О л ь г а (Букееву). Вы?
Б у к е е в. Вот он...
О л ь г а. С кем же?
Б о г о м о л о в. Сам с собой, очевидно.
О л ь г а. Не понимаю.
Л а д ы г и н. Видите ли, я...
О л ь г а. Да?
Л а д ы г и н. Я не допускаю, когда надо мной издеваются. (Вст[аёт], ух[одит].)
О л ь г а (нахм[урилась), удив{лённо]). Что такое?
Б о г о м о л о в. Никон Васильевич сравнил его с жеребцом.
Б у к е е в. Ну... не стоит говорить об этом. Я его сейчас успокою... Чудак тоже... [(Уходит.)]
О л ь г а. Что было здесь?
Б о г о м о л о в. Да - ничего! Я говорю: Букеев уподобил его жеребцу, это было так неожиданно, я засмеялся, а он рассердился на меня и заговорил со мной эдаким, знаешь, дуэльным тоном...
О л ь г а (под[авляя] тревогу). И - только?
Б о г о м о л о в. И только!
О л ь г а. Он такой спокойный.
Б о г о м о л о в. Как бык.
О л ь г а (после паузы). Яков, мне нужно поговорить с тобой сегодня.
Б
О л ь г а (глад[ит] его волосы). Ты свободен вечером?
Б о г о м о л о в. Да я весь день свободен. Здесь не работают. Вообще, здесь... странно! Я думаю, и ты тоже чувствуешь это. Тебе неудобно здесь?
О л ь г а. Нет, ничего. Хотя... я, может быть, уеду...
Б о г о м о л о в. Что стесняет тебя, скажи?
О л ь г а. А как ты думаешь?
Б о г о м о л о в. Букеев?
О л ь г а. Почему?
Б о г о м о л о в. Он смотрит на тебя, как жаждущий на источник свежей воды... Какой неуклюжий человек, какой ненужный. Богат, богатство - сила, а в его руках оно - ничто! Ничего не делает, ничего не любит. И даже, кажется, себя не умеет любить.
Д у н я ш а [(входит)]. Пожалуйте к чаю...
О л ь г а. Мне не хочется идти туда...
Б о г о м о л о в. Попроси, чтобы тебе принесли.
О л ь г а. А ты идёшь?
Б о г о м о л о в. Хочешь - останусь с тобой...
О л ь г а. Дуняша, - принесите нам сюда.
Д у н я ш а. Слушаю...
Б о г о м о л о в. Вот и поговорим, - да? Давно я не беседовал с тобой...
О л ь г а. Да. Ты не очень ищешь этого.
Б о г о м о л о в. Здесь не хочется серьёзно говорить, - честное слово. Это - шуточная жизнь, её делает дядя Жан, шутник. (Остановился.) Знаешь, что нужно, Ольга? Нужно, чтоб люди поняли, как они одиноки во вселенной, - только тогда их воля устремится к познанию друг друга и свяжет их единым чувством близости. Только сознавая трагизм бытия, глубоко чувствуя его тайны, мы все обернёмся друг к другу, ибо тогда нам станет понятно, что для человека нет и не может быть ничего ближе и дороже человека. Человек делает бессмертными мёртвые вещи, может быть, он со временем...
О л ь г а. Господи! Как ты прав, когда сказал, что здесь, в этом доме, не место серьёзной мысли.
Б о г о м о л о в. Мы поставлены в мире так оскорбительно, так иронично, что нам надо отвернуться от этой иронии.
О л ь г а. Кто понимает её?
(Дуняша вносит поднос с чаем.)
О л ь г а. Люди - неразумны.
Б о г о м о л о в. О, это неправда!
О л ь г а. Ты слеп, люди - неразумны.
Б о г о м о л о в. Это так кажется, потому что разум каждого обращён на самого себя и мелкое, а не - в мир и на великое его...
О л ь г а. Во мне живёт неразумная сила. Я хочу бунтовать. Мне трудно. Мне всегда чего-то не хватает. Я не могу, не умею жить...
Б о г о м о л о в. Странно ты говоришь, Ольга, это ново для меня.
О л ь г а. Разве ты меня знаешь? Ты - тоже непонятен мне. Ты вызываешь у меня желание спорить с тобой, не соглашаться. Я хочу стащить тебя на землю, чтоб ты был ближе ко мне... ах, я не знаю, чего хочу!
Б о г о м о л о в (смотрит на неё). Может быть, ты...
О л ь г а. Влюбилась, да? Это ты хотел спросить, да? Нет, я не влюблена, но... слушай, Яков, я изменила тебе.