Яма
Шрифт:
Взгляд Доминики утягивал его туда, где он очень давно не был, и, в общем, надо признать, растерял необходимые там навыки.
Сказал бы, что подобной заразой нельзя болеть с той же силой дважды. У него же выработался иммунитет.
Да ни хр*на подобного!
Отставив на поднос бокал, Град двинулся к столам с аппаратурой.
— Эй, ди-джей, — щелкнул пальцами у виска "зеленого" парня. — Чуток подкорректируем твою культурную программу. Соррян, бамбино, Киркорова врубай.
Николай Иванович хохотнул. Немного нервно, но вместе с тем прорвались в этот смех и искренняя душевная
Не теряя ни секунды, тут же направился к вытянутой, будто струна, Доминике. Спрашивать позволения не потребовалось, увидел ответ в глазах. И он, нечего даже удивляться, горел отрицательным.
Сам Град чуть прижмурился, словно на солнце вышел.
Прикоснулся осторожно, чтобы не обжечься. Апофеоз вечера: буквально испугался возможных ощущений. Он, безусловно, дикий зверь с кучей терпения, но все же не железный. От одних лишь тактильных соприкосновений с ее тонкими запястьями и кистям, по пальцам прошли электропотоки в четких двести двадцать вольт.
— Ты снова в брюках, — провел параллель с прошлым, тайно возлагая надежды, что в этот раз между ними начинается что-то лучшее.
Если бы только Доминика ему позволила… Смотрел в расширенные, все еще шокированные глаза и ждал импульса с ее стороны: предотвратит возгорание или сиганет за ним?
По свойственному своему железобетонному характеру принципу, конечно, задирал хвост трубой, создавая видимость того, что он, Сергей Град, все жизненные санкции на этой же трубе вертел. На самом деле, в груди поминутно все сжималось от нетривиального и понятного чувства тревоги.
"Прости меня…"
"Прости меня, чтобы и я смог отпустить себе этот грех…"
Сколько лет прошло, а у него по сей день на нее свирепое похмелье. Шампанское, виски, бренди… Разошлись градусы, едва вдохнул запах Плюшки. Реакция на нее сильнее самых токсичных психоактивных веществ.
"Я забыл, как это…"
"Я забыл…"
Стоило только пробежаться взглядом по ее застывшему в напряжении лицу, заглянуть во взбудораженную зелень глаз — все внутри тремором.
"Я пришел…"
"Выходи, Кузя…"
Пока у него в груди продолжали взрываться снаряды, Республика овладела своими эмоциями и демонстративно окатила его самоуверенную персону ледяным взглядом.
— Как дела, господин старший оперуполномоченный? — улыбнулась, но так же холодно. Залип на ее пухлых губах, пока она резюмировала, разговаривая сама с собой: — Слышала, что все хорошо.
— Неплохо, — поправил Сергей.
Хотя и это, сегодня расчехлил, охренительное преувеличение, как ни смотри.
Где-то там, на общем фоне, маячил ее муж. С ума сойти! Муж его Плюшки… Градский намеренно не стал его рассматривать, оставив высокую фигуру размытой, чтобы не начать придираться, травить себе душу.
Для него не было важно, какой он. Абсолютно.
Решил, что теперь-то он ее по-любому заберет.
— Как
— Прекрасно.
— Не ожидал другого ответа. Молодец.
— Спасибо.
Доминика скова улыбнулась, а у него в груди все судорогой свело. Вместо того, чтобы фрондировать ей свой нездоровый жизненный подход и притворяться, что этих шести лет не было, рвался выпустить наружу все свои разрывные чувства, обнять свою долбаную Плюшку, прижать, как только можно крепко, соглашаясь, наконец, с говно-соплями Киркорова: он, тупоголовый мудак, действительно не знал, что любовь может быть жестокой.
"Без тебя я не жил, Кузя…"
Кроваво-красный наряд, который так понравился Еве, абсолютно не в ее стиле. Не только цветом, но и фасоном. Открывая и демонстрируя слишком много: загорелые плечи, грудь, крупную родинку в ложбинке.
Градский оценил все это неторопливо и даже с похвальной хладнокровной выдержкой.
Чисто техническая заметка с его стороны: у Плюшки выросли сиськи.
"Не думать об этом сейчас!"
— Едешь со мной?
Щеки Доминики порозовели, не так интенсивно, как раньше. Но все же она заволновалась.
— Ты оборзел, Сережа? — от неожиданности назвала его по имени, хотя умышленно собиралась избегать этого.
"Пошел ты к черту!"
Не должна была отмечать, каким он стал. Но глаза сами жадно забегали по массивному гладковыбритому подбородку, по крепкой шее, раздавшимся плечам, широким запястьям, крупным кистям рук. Он всегда был привлекательным, даже по самой объективной оценочной шкале. А с годами стал производить более сильное впечатление. Он стал мужчиной. Именно мужчиной, от энергетического воздействия которого очень трудно было закрыться.
— Доминика, я только хочу нормально с тобой поговорить, — пояснил, делая внушительный апломб на ее имени.
Она на мгновение растерялась, ощущая, как по коже понеслись мурашки. Разрывала зрительный контакт с ним, словно выходила из морока, с отчаянием оглядываясь на Олега.
Она должна была помнить о нем, а не забивать голову Градским.
Но разве подобное забудешь? Обрушилось горячей волной. Затопило, растворяя всю боль, что ей пришлось пережить за первый, самый трудный год из этих шести. Сколько ночей она не спала… Ночи оказались самыми страшными, время от полуночи до рассвета — оно убивало. Медленно. Беспощадно. Мучительно.
Травила душу, снова и снова воскрешая все, что между ними было, и, как ни пыталась, не могла понять, почему он выбросил ее из своей жизни.
Днем отвлекалась. Она не рыдала сутками, моментами даже искренне смеялась вместе с сестрами и родителями. Но случалось, что-то мимолетно, чисто ассоциативно напомнит о Градском… Удар под дых такой силы, что выбрасывало из реальности.
Осознание того, что его в ее мире никогда больше не будет, лишало всякого желания жить.
Чтобы залечить все раны, потребовалось много сил, как с ее стороны, так и со стороны близких. Неудивительно, что только при одном упоминании Градских в местных новостях всех Кузнецовых буквально перекашивало. Ненависти к нему не возникло, как пояснила однажды Нике мама, не того они склада, но неприятие установилось отличительное.