Янтарная Цитадель
Шрифт:
– Прости, Тан. Я не хотел тебя обидеть. Но вернуться мы не можем.
– Знаю! – огрызнулась девушка. – Все равно на душе тошно.
– Зырка мою работу делал, – несчастным голосом выговорил Линден. – Нас охранял.
– Не кори себя так, – посоветовала Танфия. – Даже если б ты не заснул, с бейновой оравой тебе было не справиться. Вчера ты испугался, но твой страх всех нас спас.
– Не только, – вставил Руфрид. – Лин, что на тебя нашло? Тебя как подменили. Ты заорал, что эти ребята – не люди, и я вдруг увидел, о чем ты – хотя я б и без этого обошелся, спасибо. Это было ужасно.
– Мне
– Если б не ты, – заметила Танфия, – мы бы уже сидели в скальдской тюрьме.
– А если б не твой нож…
– Странно, – произнесла девушка. – Этот дурацкий ножичек, которым и масла не намажешь, вдруг рубит веревки и заставляет бх… лейхолмцев разбегаться с воплями. Ты все еще убежден, что я нашла его случайно, Руфе?
Юноша пожал плечами.
– Да что в тебе такого особенного, что ты получаешь такие подарки?
– Считаешь, что во мне ничего особенного?
Руфрид застонал.
– Да я не об этом! Я только спросил… ну, неважно.
– Теперь мы знаем, – проронил Линден. – Твари, которые напали на нас в Излучинке и убили Эвайна, принадлежат бхадрадомен. Царь… использует бхадрадомен против своего народа.
– Нет, – прошептал Руфрид. – Я не верю, что все так плохо.
– Даже если так – Бейн не знал, – добавила Танфия. – Это у него на лице написано было! Когда он понял, то чуть со страху не умер! Он называл эту тварь «господин посредник». Но посредники – люди, и не становятся ни на чью сторону, а только судят, честно и мудро. Они люди. Бессмыслица какая-то.
– Будь я проклят, если понимаю, что творится в мире, – заметил Руфрид.
– А если царь не знает, с кем имеет дело? Его надо предупредить!
Руфрид тяжело вздохнул.
– Ох, Танфия. И кто мы такие, чтобы царь нас слушал? Если он имеет что-то общее с бхадрадомен, он об этом знает, уж поверь. А чтобы нам понять, что им движет – это без толку.
– А я не могу опустить руки! – ответила Танфия и, промедлив миг, добавила: – Только давай не будем называть их по имени. Вдруг накликаем.
Ради разнообразия Руфрид не стал над ней насмехаться. Его самого передернуло.
Гулжур вглядывался в маслянистую поверхность кровавика, но сосредоточение давалось ему с трудом. Он был один в чаще, сгорбившись над камнем. Гнев в нем смешивался с чувством триумфа. И расчетом.
Ему пришлось убить Бейна. Разбежавшиеся солдаты не в счет – их россказням никто не поверит. Но Бейн знал.
Будь проклят мальчишка, тот, что сорвал пелену обмана. Всегда найдется человечишко, которому не отвести глаз. И будь проклята Предком девчонка, владевшая древним оружием, которого Дозволяющий надеялся никогда боле не видеть. Она убила одного из соплеменников Ру. Но куда хуже был страх, порожденный трепещущим аэр-роф, прорастающий из родовой памяти древнего ужаса. Даже сам Гулжур опасался этого клинка, и не осмелился последовать за беглецами, чтобы отмстить. Позже, когда девчонка осмелеет…
– Дозволяющий?
Вокруг него сплелась равнина. Жоаах уже поджидал его.
– Способствующий.
– Я едва вижу тебя. Здоров ли ты?
– Утомлен,
– И какой же?
– О вреде самоуверенности, – ответил Гулжур. – О пользе уроков прошлого. Не все оружие, сгубившее нас, уничтожено, и не все человеки слепы.
– Что случилось? – озабоченно спросил Жоаах.
– Я все расскажу позже. Мне о многом надо поразмыслить. Но не тревожься – в общем плане это лишь незначительная погрешность. Мои дела здесь окончены; я возвращаюсь в твои края.
Путники покинули Сеферет и вступили в землю Дейрландскую. Первый участок их пути – долина Эльфет – оказался легок: по здешним луговым просторам кони могли часами скакать, не встречая преград. Попадались на пути и чистые ключи, и рощи, где можно было собирать осенние плоды и охотиться на кроликов и птиц. Кони не переставали удивлять своих седоков – спорые, послушные, стойкие и крепко стоящие на ногах. Мечта достичь Парионы казалась все более исполнимой.
По мере того, как путники заходили в глубь Дейрланда, земля становилась все суровей. Пропали поля – лишь окаймленные скалами, заросшие жесткой травой чаши разрывали дикую седую чащу. Танфию поразило, насколько редко населен этот край – куда реже, чем покинутый Сеферет. Одиночество давило ее. В сумерках ей мерещились тени за плечом, и слышались голоса, но обернувшись, она не видела никого.
Часто вспоминала она о своем разговоре с госпожой Амитрией. Образ старухи, поющей Песнь творения, и синяя ночь за ее плечами, не ли у девушки из головы… и все, о чем говорили они, боги, и предания, и дальние края, обретало в мозгу Танфии свои обличья и краски. Думая о Сеферете, она красила его черным и синим Луин Сефера, и костяной белизной его стен. Если так, то цветами Дейрланда были серый цвет тумана, тускло-зеленый – мокрых от росы лугов, и бурый – мертвого орляка.
– Мне кажется, что здесь не место Брейиде и Антару, – заметила девушка как-то вечером, когда начали сгущаться сумерки.
– Странные тебе мысли в голову приходят, – буркнул Руфрид, но вполголоса, будто не желая нарушать лесной тишины.
Деревья росли редко, так что стройные стволы ясеней не застили путникам взора; и вдалеке через лес проходил строй охотников, ряд синих теней в тумане. Одни, пешие, несли копья, другие ехали на низеньких жилистых коньках. И мужчины, и женщины были одеты в оленьи шкуры, и волосы их были распущены. Танфия и ее спутники остановились радом. Дейрландцы походили на привидения, на охотников из далекого прошлого, допрежь именования земель. Они двигались с томительной неспешностью, как в воде, и туман окутывал их, подобно жидкому голубому свету.
Что-то проломилось через кустарник, вырвав Танфию из забытья. Добыча охотничьего отряда появилась перед ней, словно из-под земли – могучий олень, чьи развесистые рога касались небес. Кони шарахнулись в испуге; олень замер на миг, тяжело вздымая темные бока. Взгляд его черных глаз, испуганный, и все ж многознающий встретился со взглядом Танфии, и в этот краткий миг девушка поняла, что это не просто лесной зверь, но дейрландский Бог-Олень, изначальная ипостась Антара – нет, самого Анута – охотник и жертва в едином, великолепном теле.