Январские ночи
Шрифт:
И рядом с двумя прославленными знаменами Калинин кладет на гроб знамя, присланное саранскими крестьянами.
Руководители партии выходят из мавзолея, поднимаются на помост.
Молчание. Кто-то плачет.
Площадь начинает петь. Вся площадь. Все, кто на ней находится.
Вы жертвою пали в борьбе роковой
Любви беззаветной к народу…
Долгое время никто не движется.
Но вот пошли Сокольники. За ними Хамовники…
Уже сумерки, а колонны все идут и идут…
А в это время в Питере, переименованном накануне
1924 г. И ДАЛЬШЕ
Две кассеты
Прощаясь с Лениным, Землячка как бы растворилась в народной массе: была со всеми, была частью всех, сердце ее наполняла безмерная скорбь, и одна мысль пронизывала ее существо — до последнего своего часа продолжать его дело.
Однако слова Сергея Ивановича Гусева вернули Землячку к реальной действительности — надо было срочно ехать в район, к Кобозеву.
Мало кто знает, как в дни похорон Ленина был пойман за руку один из ловкачей, готовых самые святые чувства обращать в деньги. Землячка запомнила этот случай.
С Кобозевым она познакомилась год назад, уже около года секретарствовала она в это время в Замоскворецком районе. Особое значение она придавала подбору кадров, умело подобранные работники решали успех каждого дела. Присматриваться к людям, изучать их она научилась в подполье. Она помнила, как знакомился с нею Владимир Ильич. Он умел отстранять от дела сомнительных и ненужных людей. На фронте Землячка не один раз наблюдала, как поведение того или иного человека решало успех сражения. Случалось, настоящему коммунисту удавалось увлечь в бой самый деморализованный полк, а иной комиссар не находил общего языка с хорошей воинской частью. Поэтому у нее была привычка самой знакомиться с каждым коммунистом, становившимся на учет в райкоме. Не так уж трудно потратить на нового человека десяток минут, а представление о нем создается, одного тут же благословишь на работу, а с другим встретишься не один раз, иной чем-то насторожит, а другого приметишь, и становится он одним из тех, на кого уверенно опираешься в повседневной работе.
Так Кобозев, придя становиться на учет, появился в кабинете Землячки.
Он только что демобилизовался из армии. Настоящий политработник, убежденный коммунист, он не отсиживался в тылу, а принимал непосредственное участие в боях. Коммунист молодой, но закалку прошел неплохую: фронт, бои, тяжелые переходы…
Перед Землячкой лежало его личное дело. Анкета его была в порядке, и она не стала спрашивать его о том, на что он уже ответил в анкете. Она как-то вернулась мыслью в свое прошлое. Знает ли товарищ Кобозев, что разделило социал-демократов на Втором съезде? Он знал. А знает ли он, какую борьбу пришлось вести Ленину с «левыми коммунистами» при заключении Брестского мира? Это он тоже знал.
— Мы пошлем вас заниматься искусством, — сказала Землячка.
— Каким искусством? — испугался Кобозев.
— Искусством кино, — пояснила Землячка. — Знаете, как высоко оценивает кино Ленин? Мы пошлем вас директором кинофабрики.
На Житной улице находилась фабрика, принадлежавшая в прошлом крупному кинодельцу Ханжонкову. Туда
— Не справлюсь, — возразил Кобозев. — В этом деле я, извиняюсь, как свинья в апельсинах.
— Справитесь, — безапелляционно сказала Землячка. — Не боги горшки обжигают. После Октября некоторые большевики боялись идти в министры. А теперь ничего, управляют.
Так Кобозев стал директором кинофабрики.
Комиссия Дзержинского поручила Госкино заснять похороны Ленина на пленку.
Не успела Землячка вернуться из Горок в Москву, как в райком приехал Дзержинский.
— Едемте, Розалия Самойловна, на кинофабрику. Есть сигнал.
Дальнейший разговор происходил уже в кабинете Кобозева.
— Кто руководил съемкой в Горках?
— Оператор Левицкий.
— Пленка проявлена?
Землячка и Дзержинский первыми увидели кадры, на которых были запечатлены проводы Ленина из Горок.
Снова была боль, снова подступал комок к горлу, и нельзя было позволить себе заплакать, нельзя было поддаться чувствам.
— Товарищ Кобозев, вы какого мнения о Левицком? — поинтересовался Дзержинский.
— Как вам сказать… — Кобозев насторожился. — Ничего не замечал.
— Нет, нет, я не высказываю никаких подозрений в отношении Левицкого, — успокоил его Дзержинский. — Но хочу предупредить, надо проявить величайшую бдительность, чтобы отснятый материал не ускользнул за границу.
Кобозев не очень понимал, почему Дзержинский придает этому такое значение, похороны Ленина не тайна, ведь все снимается так, как происходит на самом деле…
Кобозев ничего не говорил, спрашивали его глаза, фабрикой он управлял неплохо, но искусством кино, увы, еще не овладел.
— Важно и что снять, и как снять, — пояснила Землячка. — Вы понимаете, товарищ Кобозев, что снимают сейчас ваши операторы? Все, что имеет отношение к Ленину… Да нет, вы сами понимаете!
— Одно и то же можно показать и так, и этак, — добавил Дзержинский. — Весь мир потрясен смертью Ленина. Крупнейшие деятели капиталистических государств отдают ему должное, и лишь эмигрантская сволочь выражает свою радость. Понимаете, что они могут сделать, если им в руки попадут эти драгоценные кадры?…
— "Не давайте святыни псам, и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими", — процитировала Землячка.
Кобозев вопросительно взглянул на Землячку: откуда это?
— Из евангелия, — ответила она на его молчаливый вопрос. — По-моему, очень к месту.
Дзержинский и Землячка уехали, оставив Кобозева наэлектризованным.
— Мы вас предупредили, — сказал Дзержинский на прощанье.
На Красную площадь Кобозев направил Добржанского. Опытный оператор. Пожалуй, лучшего на фабрике не было.
— Как только закончатся похороны, сразу же возвращайтесь на фабрику, — предупредил его Кобозев. — Со всем отснятым материалом.
В пять часов пополудни Добржанский был уже на фабрике. Однако Землячка опередила его.
Разговаривал Кобозев, Землячка молчала.
— Ну как? — обратился он к Добржанскому.
— Отснял.
— Сколько метров?
— Сто двадцать.
— Давайте, — Кобозев протянул руку. — Будем проявлять.
Добржанский подал кассету.
— А сколько было кассет?