Янычары. «Великолепный век» продолжается!
Шрифт:
Михришах Султан вдруг остановилась и резко повернулась к паше:
– Не стоит бежать от судьбы, лучше идти ей навстречу. Недаром говорят, что люди часто бросаются в огонь, чтобы избежать дыма. – Щелкнув пальцами, она приказала мгновенно появившейся служанке: – Озгюль, распорядись, чтобы подготовили мои носилки, и принесите темный и скромный наряд.
Глядя вслед удалившейся без вопросов девушке, Юсуф-паша усмехнулся:
– Озгюль? Чем же этот цветок особенный?
– Умеет держать язык за зубами и не задает вопросов.
– Куда вы собрались?
– Во дворец к султану. Если уж мне
Паша мысленно в очередной раз восхитился умом и самообладанием Михришах Султан. Она даже на краю гибели держится так, как сумеет не всякий мужчина.
В Топкапы Михришах Султан если и не ждали, то к приходу готовы были. Главный евнух с поклоном пригласил проходить.
– Примет ли меня Повелитель?
– Я узнаю, госпожа.
Абдул-Хамид распорядился провести Михришах в кабинет сразу. Это было хорошим знаком. Или наоборот – совсем плохим. Но Михришах гнала от себя черные мысли: если быть готовой к поражению, то оно непременно произойдет.
Мало того, она поняла, что если станет просить милости для себя вместе с Селимом, то не получит ни того, ни другого. Нет, лучше дать волю материнским чувствам. Абдул-Хамид не может не откликнуться, он помнит свою мать, хотя та умерла давным-давно. И напоминать, что тайно помогала самому Абдул-Хамиду, пока тот сидел в Клетке, тоже не стоит: султан умен, все знает и помнит сам.
– Проходи, Михришах Султан, – пригласил Абдул-Хамид, поднимаясь ей навстречу из-за низенького столика, на котором лежала толстая книга – султан не оставил своей привычки много читать. Привычка эта выработалась, пока был в одиночестве, где единственные советчики и собеседники – приходивший дважды в неделю Али Хикмет и книги, которые он приносил. Али Хикмет Эфенди учил Абдул-Хамида, рассказывая о жизни за пределами Клетки, а книги учили правильно относиться к этой жизни.
Незаметно для себя опальный шехзаде (опасен он был только потому, что являлся первым наследником престола после своего правившего брата султана Мустафы III) стал философом. Но могут ли философы править этим грешным миром? Абдул-Хамиду было тяжело, потому что мир вне книг был куда более жесток, чем следовало.
Абдул-Хамид понимал, что ему осталось не так уж долго жить, отсутствие возможности жить полноценной подвижной жизнью ослабило его организм, теперь этого уже не исправишь, и султан мечтал посвятить последние годы своей жизни реформам в организации управления империей, а еще тому, чтобы подготовить будущего правителя не так, как готовили его самого. Этим будущим правителем должен стать сын старшего брата Селим, он очень способный и умный юноша, будет достойной сменой. Но племянник не пожелал дожидаться своей очереди. Абдул-Хамид прекрасно понимал, что юношу просто втянули в заговор, и теперь желал одного: чтобы все поскорей закончилось, причем мирно.
Пришла мать Селима Михришах Султан. О, эта женщина достойна сама править, если бы позволили. Она бы и правила, удайся их глупый заговор. Но Михришах не понимала одного: за пределами дворцовых покоев пока слишком сильны янычары, именно они будут держать в узде любого султана, которого посадят на трон.
Именно это произошло бы с Селимом, а силы и мудрости, чтобы справиться с янычарским войском, у него пока нет. И не было бы, не сорвись заговор.
Абдул-Хамид жестом пригласил Михришах Султан присесть на диван, сам устроился напротив. Спокойно ждал, что женщина скажет, нужно дать ей выложить все доводы, тогда легче будет говорить. Но он не на ту напал, Михришах тоже умела играть в молчанку, она вознамерилась дождаться от султана первых слов, чтобы по ним понять, как защищать себя и сына.
Абдул-Хамид постарался спрятать улыбку в усы.
– Михришах Султан, здорова ли?
– Хвала Аллаху!
– Твой сын здоров и вполне бодр в своем заточении.
Дождался – Михришах Султан не выдержала:
– Повелитель, это моя вина, и только моя. Это я подсказывала Селиму неверные шаги, я наставляла его в негодных действиях. С меня и спрос. Оставьте жизнь моему сыну, он еще совсем молод и не понимал, что делает.
Абдул-Хамид внимательно слушал, его лицо не выражало ничего. Михришах невольно подумала о том, что за прошедшие пять лет у власти он многому научился, во всяком случае, научился держать мысли при себе. И это неприятно и опасно, лучше знать мысли правителя, чем находиться в неведении.
Наконец султан поднялся, невольно встала и Михришах, ведь сейчас она была перед Повелителем, от воли которого зависела не только ее собственная жизнь, но и жизнь ее сына. Сделав знак, чтобы невестка осталась сидеть, Абдул-Хамид постоял, задумчиво глядя на огонь жаровни, усмехнулся:
– Говорят: верный друг лучше родича. У меня нет ни верных друзей, ни верных родичей. Откуда друзья у человека, проведшего абсолютно большую часть жизни в одиночестве? Откуда верные родственники у того, кого мечтают удушить зеленым шнурком, чтобы освободить место на троне?
Жестом Абдул-Хамид остановил открывшую рот Михришах. И без слов знал, что невестка скажет, мол, всегда болела душой за него, даже когда сидел в Клетке, ведь присылала же книги, передавала разные вкусные блюда и даже тайком приводила девушек. Михришах есть Михришах, она уже тогда понимала, что Мустафа может оставить наследником брата, а не сына, и все будет зависеть от расположения этого брата. Так и случилось: Абдул-Хамид не мог уничтожить сына той, что заботилась о нем самом, Селим остался на воле, и Михришах тоже.
– Пять лет назад я не стал сажать племянника в Клетку, потому что, просидев там очень долго по воле моего брата и твоего мужа, прекрасно знал, каково это – жить без людей в одиночестве. А еще понимал, – его глаза насмешливо блеснули, – что ты не дашь мне жить, пока твой сын не выйдет из заточения. Я благодарен за помощь, которую ты оказывала в те годы, что я сам был в Клетке, и ничего не сделал бы против Селима, но теперь… Селим будет сидеть в Клетке до тех пор, пока я не пойму, что он не намерен вредить мне и нашему государству. Михришах, молчи!