Японская пытка

Шахов Максим Анатольевич

Ихара вынужден был признаться самому себе, что от него требуют даже не столько полезного практического вывода в работе, сколько красивого и эффектного отчета. И в этом направлении следовало действовать. У начальника отдела имелись две «заготовки», абсолютно бесполезные в смысле практической пользы. Но ему приходилось встречаться с армейскими генералами, он знал, что они любят с нравоучительным видом рассказывать своим подчиненным. Скажем, одна из тем — как разлетается на кусочки голова, когда в нее попадает патрон крупнокалиберного пулемета, какой кусок он может вырвать из тела со спины при попадании в грудь. Также они любили всякие истории о солдатах, которым в атаке сносило голову, но безголовые

в пылу наступления не замечали ранения, а продолжили еще некоторое время бежать и даже стрелять. Еще популярной темой являлась живучесть отрубленных голов. Якобы они еще некоторое время видят, слышат и даже способны грызть зубами днище и стенки соломенных корзин, куда падают после казни.

Ихара задумался. Ясное дело, часть этих историй являлась выдумкой чистой воды, этакий армейский фольклор. Но и большинство великих произведений литературы написаны на фольклорные мотивы. Людей интересует проблема, следовательно, заинтересует и исследование на эту тему. Он или подтвердит миф, или опровергнет его. В любом случае попадание будет «в десятку». Практической пользы нет, но в министерстве понравится.

Медик-убийца взял блокнот и составил список подходящих экспериментов, на проведение которых не требовалось много времени. С ними он мог управиться до возвращения генерала из Токио. Они не забирали много средств из бюджета «отряда», и потому Ихара мог сам санкционировать их доработку. Единственный дорогостоящий материал для них были «бревна». В результате Ихара выделил три эксперимента, которыми стоило заняться завтра. Он легко бы мог пустить в расход вчерашних беглецов. Все-таки их влияние на заключенных являлось тлетворным, «бревна» под их воздействием вновь превращались в людей. Но Ихара понимал и другое — ликвидируй он русского, американца и камикадзе в первую очередь, это будет означать в глазах генерала проявление эмоций, что недопустимо. Да и чутье подсказывало ему, что с этим стоит повременить.

С утра он лично отправился в корпус «ро», чтобы выбрать первых двух испытуемых. Ему требовались абсолютно здоровые нестарые мужчины. Их интеллект не имел значения, подошли бы и полные идиоты. Ихара неторопливо шагал позади двух охранников с деревянными дубинками в руках. Он остановился возле камеры американца, попросил открыть «кормушки». Высокий, крепко сложенный Ричард Кебич стоял у стены, заложив руки за спину, как и предписывалось правилами. По его лицу было заметно, как он волнуется, но держался с достоинством. Неудавшийся побег не сломил его. Ричард казался иллюстрацией к работе Ихара об американцах, превосходящих японцев ростом. Это неуместная мысль покоробила Ихара. Он отрицательно качнул головой и распорядился закрыть «кормушку». Затем он осмотрел камеру Галицкого, просто так, из любопытства. Русский тоже выглядел несломленным, в его глазах читалось не животное желание выжить, а вполне осознанное стремление к свободе.

И вновь Ихара отрицательно покачал головой, «кормушка» захлопнулась. Чуть больше времени ушло на рассматривание камикадзе. Этот человек, а именно так воспринимал теперь Ихара «бревна», решившийся на побег, пока еще оставался для Ихара загадкой. Ямадо словно родился заново. Человек, воспитанный с мыслью, что должен умереть, протаранив своим самолетом-бомбой корабль противника, цеплялся за жизнь. Но делал это, не унижаясь, не вымаливая, а действовал дерзко.

В следующей камере сидел буддийский монах из горного Тибета. Его поведение сильно выпадало из общего ряда «бревен». Даже когда в корпусе «ро» возник бунт, монах спокойно медитировал во внутреннем дворике. Казалось, его невозможно ничем пронять. Возможно, убежденная вера в будущие перевоплощения целиком избавила его от страха смерти. Он и теперь, стоя у стены, задумчиво улыбался, будто видел то, что было недоступно другим.

— Выведите его, — распорядился Ихара.

Монах вышел и встал у стены коридора. Ни один мускул на его лице не дрогнул.

— Чем ты бреешь голову? — спросил Ихара.

— Мне нечем бриться, — отвечал монах. — Просто, если нужно, я умею приказывать своему организму прекращать некоторые функции, — он говорил на хорошем японском языке, хоть Ихара и спросил его по-китайски. — Специальная практика моего монастыря. Я, если требуется, могу месяцами не есть, неделями не пить воды. Вот я и пожелал, чтобы волосы мои прекратили рост.

Прежнее желание задействовать монаха в ближайших опытах у Ихара отпало. Просто угробить подобный материал являлось бы расточительством. Если монах говорил правду, то его способности могли бы приоткрыть завесу тайны над скрытыми возможностями человеческого организма, ведь это и являлось профилем отдела Ихара.

— Нет, я передумал. Мне нужен заключенный с достаточно длинными волосами.

Охранник задумался, затем проговорил:

— Есть такой. Показать, господин Ихара?

— Конечно.

Осмотром длинноволосого монгола Ихара остался доволен, он даже несколько раз брал его за волосы, слегка дергал вверх.

— Отличный экземпляр. Главное, послушный.

По лицу монгола было понятно, что он запуган до такой степени, что даже не помышляет о сопротивлении. Сделает все, что ему скажут.

— И еще одного подберите.

Охранник долго не думал, открыл соседнюю камеру, где сидели двое китайцев. Он несколько раз перевел взгляд с одного на другого, затем жестом вызвал того, который был ближе.

— Выходи.

Ихара шел впереди, за ним в отдалении — пленники, следом два охранника. «Бревна» и не помышляли спрашивать, куда, зачем их ведут. Они уже целиком смирились с тем, что от них здесь ничего не зависит.

Дверь в лабораторию с большой холодильной камерой была приоткрыта.

— Сюда, — скомандовал Ихара.

Лаборант в белом халате учтиво поклонился начальнику.

— Холодную воду приготовили?

— Все, как вы сказали, господин Ихара. И воду, и жидкий азот в термосе, — прозвучало в ответ.

— Покажи.

Только осмотрев нехитрый реквизит для опыта, Ихара бросил «бревну»:

— Раздевайся до белья.

Китаец стал послушно раздеваться, он спешил, чтобы не отнимать драгоценное время Ихара.

— Иди сюда, — лаборант завел китайца в камеру, усадил на табурет, рядом с ним стоял на невысокой скамеечке бак с водой. — Сядь, опусти в воду руки.

Китаец повиновался. Его лицо исказила судорога, вода была очень холодной. Но тем не менее он покорно продолжал держать в ней руки.

— Через двадцать минут пусть вынет руки из воды, — обратился Ихара к лаборанту. — Тогда и включишь установку.

— Температура какая?

— Минус тридцать. Смотри не заморозь его до смерти, — мне нужно только обморожение.

— Слушаюсь, господин Ихара.

Начальник отдела вместе с монголом и охраной покинули лабораторию.

Китаец сидел и дрожал — не только от холода, но и от страха. Хотя пока с ним ничего страшного вроде и не происходило. Да, мерзли руки, от холода уже покалывало пальцы, но его никто не бил, не резал. Да и лаборант был вполне миролюбивый, сидел перед смотровым окном закрытой на задвижку толстой двери, читал книгу и время от времени бросал взгляды на большие песочные часы. Мелкие песчинки просыпались сквозь узкое отверстие, высились под ним горочкой. Горка росла, ширилась, а песка вверху становилось все меньше и меньше. Наконец, и последняя песчинка провалилась. Лаборант не сразу заметил это. Он оторвал взгляд от страницы, вскинул голову.