Японская разведка против СССР
Шрифт:
Гурьянов принял меня радушно и в общих чертах рассказал о важности стоящих передо мной задач в старейшем научном заведении, которым является Институт востоковедения [24] .
Как я впоследствии удостоверился, Гурьянов шпарил свои высокопарные лозунги, как говорится, от балды, не представляя того, о чем говорил, поэтому воссоздавать суть его высказываний не имеет смысла. Под конец он выразил уверенность в том, что мы сработаемся, а о деталях работы и конкретных задачах меня проинструктирует его заместитель И.К. Перетрухин. С оперативной же обстановкой в Институте
24
Институт востоковедения был основан 185 лет назад.
Что касается самого Гурьянова, то на первых порах мои отношения с ним были нормальными и меня даже избрали в состав партийного бюро отдела. Однако затем трещина в отношениях стала катастрофически увеличиваться. Вероятно, и по моей вине тоже. Ну что я мог поделать со своим характером и нежеланием приноравливаться к тому, кто творил неправое дело?
Впервые я проявил свой неуживчивый характер, когда только что пришедший на работу в отдел Игорь Рыбников, который впоследствии работал на руководящем посту в российской контрразведке, а сейчас находится за границей, попал в тривиальные неприятности, устроенные в баре участковым милиционером, который обвинил его во всех смертных грехах.
Почему-то Гурьянов на примере этого начинающего работника, у которого была впереди вся жизнь, решил устроить показательный воспитательный процесс и уволить его из органов КГБ, дабы другим было неповадно баловаться по вечерам коньяком. Члены партийного бюро не стали перечить принципиальному начальнику, но это меня не остановило и я выступил с предложением ограничиться только партийным разбирательством и удовлетвориться обещанием провинившегося больше не допускать подобного. Я остался на заседании партийного бюро в меньшинстве, но на партийном собрании остальные коммунисты меня поддержали и гроза над Рыбниковым пронеслась.
Дальше — больше. На одном из партийных собраний Гурьянов стал запугивать оперативный состав, что у него есть несколько сигналов, по которым будут вскоре проведены служебные расследования в служебном и партийном порядке. Все настороженно притихли и, видимо, пытались угадать, кто же эти тайные злоумышленники. Язык мой — враг мой. Я не выдержал и попросил оратора назвать маскирующихся нарушителей, потому что нехорошо держать в неведении весь коллектив.
Моя публичная перепалка с Гурьяновым окончательно расставила все по своим местам, и я стал для него неудобной личностью.
После собрания ко мне подходили до этого малознакомые сотрудники и говорили, что я правильно врезал «Коту Леопольду», как его между собой звал оперативный состав за беспрерывные призывы: «Ребята! Давайте жить дружно!»
Однако это был своего рода рекламный призыв, а в повседневных делах он вел себя по-другому и на каждого сотрудника пытался заполучить компрометирующие материалы, чтобы держать людей в повиновении. К сожалению, это для него было характерным и при решении служебных вопросов, о чем читатель узнает из моего дальнейшего повествования.
Вскоре Гурьянова «ушли» из отдела как не справившегося
Но до ухода Гурьянова из отдела у меня с ним была ожесточенная борьба, в которой я не сдался, о чем расскажу ниже.
Восточные дела
Органы государственной безопасности СССР брежневских времен получили в наследство от НКВД некий страх перед иностранцами и предубеждение, что другие государства только тем и озабочены, как бы свергнуть советскую власть, которая, в свою очередь, и сама норовила пощекотать нервы империалистам и даже создавала новые и поддерживала старые коммунистические партии или близкие по духу им организации. Если наши враги об этом думали — значит, нас опасались, а значит, ценили. Не то, что ноне.
По этой причине родилось весьма своеобразное явление — почти что полное недоверие властей к советским людям, выезжавшим в заграничные командировки или поддерживавшим контакты с приезжавшими в СССР по своим делам иностранцами. Желание же советского гражданина изменить свое место жительства и переехать из социалистического рая в капиталистический ад расценивалось партийными органами как предательство и преступное деяние.
Вероятно, боясь того, что придется отбиваться от настырных попыток практичных иностранцев любыми путями переехать к нам на жительство, если в CCCР жизнь народа станет лучше, чем на уходящем в прошлое Западе, наши руководители не стали предпринимать усилий по ее улучшению и, как гениально сказал когда-то В.И. Ленин, решили пойти «иным путем»: действовать методом довоенным — «держать и не пущать». Да и в самом деле, куда легче зажать сотню непокорных, чем улучшать жизнь двумстам пятидесяти миллионам.
Сказано — сделано. И мы пошли проторенным западными спецслужбами путем: внедрять почти в каждую делегацию под каким-либо прикрытием оперативного работника, который вскоре получил наименование «маленького Дзержинского». Был ли от этого какой-либо прок — одному богу известно, ибо кто желал рвануть в капитализм, тот и бежал. А зачем держали? Если бы объявили, что коли есть такая необходимость покинуть СССР — скатертью дорога, советские двери всегда открыты, — глядишь, и беглецов поменьше было бы, ибо запретный плод всегда слаще.
В этих же так называемых контрразведывательных целях в наиболее важных учреждениях и на предприятиях были специально введены должности для офицеров действующего резерва КГБ, которые своим наметанным взглядом должны были отслеживать все опасные для государства негативные процессы и устраивать засады на пути недремлющих вражеских лазутчиков.
Необходимость этого еще можно было доказать в Москве и крупных портовых городах, где постоянно полно иностранцев. Но зачем это нужно делать на остальной территории Советского Союза, 80 % которой были закрыты для посещения иностранцами? Но доказывали эту необходимость, а кроме того, постоянно учили, как бороться с ненавистным врагом.