Ярче, чем солнце
Шрифт:
— Вы сказали, что вышли замуж. Где же ваш муж, если вы живете в палаточном городке с чужими женщинами?
— Он в армии. Мой муж — офицер Первой канадской дивизии, — не без гордости сообщила Хлоя.
— О! — удивилась Миранда. — И мой тоже!
— Так вы замужем?
— Да.
Мгновенно почувствовав симпатию друг к другу, они заговорили о войне, на которой находились их мужья. И тот и другой много писали и о храбрости, и великолепном физическом здоровье канадцев, и о бездарности высшего британского командования. Оба участвовали в битве при Сомме и в весеннем
— Это был последний раз, когда мы виделись, — вздохнула Миранда.
— И мы, — сказала Хлоя.
— Вы сообщили своему супругу о том, что остались живы?
— Пока, к сожалению, нет возможности. А вы?
— Я тоже не могу это сделать.
— Как зовут вашего мужа? Моего — Гордон Уэйн.
— Я — миссис Далтон.
— Вы вышли замуж за Кермита Далтона?!
Миранда слегка отстранилась.
— Да, а что тут такого?
— Просто с ним встречалась моя подруга; кажется, они даже собирались пожениться, — пробормотала Хлоя.
К сердцу Миранды прихлынула кровь, но она не подала виду и холодно промолвила:
— Возможно, у него были другие девушки, но предложение он сделал мне!
Хлоя решила, что зря заговорила об этом. Простая фабричная работница, она желала сблизиться с этой высокомерной красавицей, которая, кем бы она ни была, всегда держалась, как королева. Что касается Нелл, то разве ее не предупреждали? Сама Хлоя всегда вела себя очень разумно и осторожно: она наотрез отказалась ложиться с Гордоном в постель раньше времени, и ему ничего не оставалось, как жениться на ней.
Они продолжали стоять в очереди, протянувшейся в необозримую даль. Большинство присутствовавших здесь людей молчало. Тусклый свет падал на их терпеливые лица, отражался в неподвижных глазах.
К счастью, сваренный из мясных консервов и сушеного гороха бесплатный суп оказался наваристым и вкусным: в те дни, наряду с кашей из походных солдатских кухонь, это была единственная сытная еда.
Взяв железные миски с супом и галеты, Миранда и Хлоя сели рядом.
— Я каждый день хожу в больницу, где работал ваш отец, и помогаю делать перевязки раненым, вообще выполняю любую работу. Сейчас там важна каждая пара рук!
— Я не выношу вида человеческих страданий, крови и ран. Так уж я устроена, — с непреклонным видом ответила Миранда. — Как только мне сняли швы, я ушла из больницы, хотя меня уговаривали остаться: ведь я была еще слаба, потому что потеряла много крови.
— Вы пострадали при взрыве?
— В мое тело впился стеклянный осколок.
Хлоя постеснялась спросить, куда именно ранило Миранду; вместо этого она сказала:
— После ранения вам надо поберечься, да и мне тоже: ведь я жду ребенка! Сейчас зима, в палатках холодно. Я слышала, начали строить бараки. Давайте поселимся вместе, пока не вернутся наши мужья?
Миранда испытала противоречивые чувства. Эта молодая женщина беременна, тогда как она сама — навеки бесплодна. Впрочем, если б они с Кермитом зачали новую жизнь во время его последнего отпуска, ребенок все равно бы погиб.
— Я согласна.
Хлоя воспрянула духом.
— Еще я знаю одно место, где можно получить более приличную одежду, чем та, что на вас и на мне.
— Это было бы здорово!
Миранде казалось, что за минувшие дни она успела забыть, как выглядят нарядные люди. Где шляпы с цветами и перьями, похожие на клумбы, мерцающие золотом и серебром вечерние туалеты, длинные атласные перчатки и меховые накидки? Куда пропала вся эта роскошь? На улицах не было видно ни одного автомобиля (кто-то сказал, потому что нет бензина), только редкие повозки, запряженные лошадьми. Гавань опустела: корабли словно вымело ураганом. На пустынных улицах без домов и деревьев гулко отдавалось эхо.
А лица людей! Теперь, если что-то и оживляло их, вызывая румянец и блеск в глазах, так это свет костра по вечерам. Хотя после разгула пламенной стихии многие люди панически боялись огня.
Прежде у Миранды были изящно подпиленные, перламутрово-розовые ногти, а теперь одни обломались, а под другими скопилась грязь. Ее волосы свалялись; вполне возможно, их придется остричь. Когда-то Миранда мечтала о короткой стрижке (которую ей не позволяла сделать мать), но теперь воспринимала это как жертву.
Ей приходилось обитать в палаточном городке, в холоде и голоде, будто какой-то нищенке! Она могла бы уехать в Торонто, к родственникам, у которых жила почти два года, но, во-первых, ей не хотелось унижаться перед ними, во-вторых, она ждала Кермита.
Миранда злилась на мужа: он сто раз мог бы сесть на корабль и примчаться к ней на помощь! Когда речь идет о войне, все мужчины одинаковы. Стоит им очутиться в армии, как они забывают о нормальной жизни и естественных человеческих стремлениях и думают только о том, как бы кого-то убить и при этом выжить самим.
А ведь скоро Рождество, а потом Новый год! Похоже, придется встречать праздники без тепла и уюта, пожеланий и подарков, конфетти и шампанского и румяного жаркого, потому что ничего этого не было, да если б и было, кто-нибудь непременно сказал бы, что в дни всеобщей скорби все это просто грешно.
Миранда не желала разделять мировую скорбь. Она жаждала жить полной жизнью, хорошо питаться и носить красивые платья, иметь собственный дом, развлекаться и путешествовать.
Это случилось не во время боя и не когда они шли в ночной наряд. Они просто ехали в грузовиках, под мелким дождем, по неимоверно грязной дороге, накрывшись кто чем.
Кермит был хмур. Он послал в Галифакс на адрес военных властей не одно письмо, даже поручал телеграфировать и ждал прихода полевой почты, как второго пришествия Господа Бога, но ответа не было. В конце концов, есть списки жертв — об этом писали в газетах (к тому времени число погибших и пострадавших достигло одиннадцати тысяч)! За что и зачем он воюет, если даже не заслужил, чтобы ему сообщили из тыла о судьбе его жены!
Впрочем, можно ли отныне считать Галифакс тылом — это еще вопрос.