Ярмарка тщеславия - английский и русский параллельные тексты

Теккерей Уильям Мейкпис

When the bell was rung, a head appeared between the interstices of the dining-room shutters, and the door was opened by a man in drab breeches and gaiters, with a dirty old coat, a foul old neckcloth lashed round his bristly neck, a shining bald head, a leering red face, a pair of twinkling grey eyes, and a mouth perpetually on the grin	Когда раздался звонок, между створками ставен в столовой показалась чья-то голова, и вслед за тем дверь открыл человек в линялых штанах и гетрах, в грязном старом сюртуке и обтрепанной косынке вокруг зарос шей волосами шеи, плешивый, с плутоватой физиономией, на которой похотливо поблескивали серые глазки и плотоядно ухмылялся рот.
"This Sir Pitt Crawley's?" says John, from the box.	– Здесь живет сэр Питт Кроули? – окликнул его с козел Джон.
"Ees," says the man at the door, with a nod.	– Да, здесь, - отозвался человек у двери, утвердительно кивнув головой.
"Hand down these 'ere trunks then," said John.	– Стащи-ка тогда пожитки, - сказал Джон.
"Hand 'n down yourself," said the porter.	– Тащи сам, - ответил швейцар.
"Don't you see I can't leave my hosses?	– Не видишь, что ли, мне нельзя отойти от лошадей.
Come, bear a hand, my fine feller, and Miss will give you some beer," said John, with a horse-laugh, for he was no longer respectful to Miss Sharp, as her connexion with the family was broken off, and as she had given nothing to the servants on coming away.	Ну, бери, любезный, авось мисс даст на пиво, -прибавил Джон и насмешливо заржал, уже нисколько не стесняясь, так как отношения мисс Шарп с его хозяевами были прерваны и она ничего не дала слугам, уезжая.
The bald-headed man, taking his hands out of his breeches pockets, advanced on this summons, and throwing Miss Sharp's trunk over his shoulder, carried it into the house.	Лысый человек в ответ на это обращение вынул руки из карманов, подошел к экипажу и, вскинув на плечо чемодан мисс Шарп, понес его в дом.
"Take this basket and shawl, if you please, and open the door," said Miss Sharp, and descended from the carriage in much indignation.	– Возьмите-ка эту корзину и шаль и откройте мне дверцу! – сказала мисс Шарп и вышла из кареты в страшном негодовании.
"I shall write to Mr. Sedley and inform him of your conduct," said she to the groom.	– Я напишу мистеру Седли и сообщу ему о вашем поведении, - пригрозила она груму.
"Don't," replied that functionary.	– Ах, пожалуйста, не пишите, - ответил носитель этой должности.
"I hope you've forgot nothink?	– Надеюсь, вы ничего не забыли?
Miss 'Melia's gownds--have you got them--as the lady's maid was to have 'ad?	А как насчет платьиц мисс Эмилии, которые должны были пойти барыниной горничной? Захватили их?
I hope they'll fit you.	Надеюсь, они вам будут впору!
Shut the door, Jim, you'll get no good out of 'ER," continued John, pointing with his thumb towards Miss Sharp: "a bad lot, I tell you, a bad lot," and so saying, Mr. Sedley's groom drove away.	Закрой дверцу, Джим, из нее ничего не выжмешь, - продолжал Джон, указывая большим пальцем на мисс Шарп. – Плохая от нее пожива, скажу тебе, плохая! – И с этими словами грум мистера Седли тронул лошадей.
The truth is, he was attached to the lady's maid in question, and indignant that she should have been robbed of her perquisites.	Сказать по правде, он был влюблен в названную горничную и негодовал, что ее ограбили, отдав другой то, что ей полагалось по праву.

On entering the dining-room, by the orders of the individual in gaiters, Rebecca found that apartment not more cheerful than such rooms usually are, when genteel families are out of town.	Войдя, по указанию субъекта в гетрах, в столовую, Ребекка нашла это помещение таким же малоуютным и унылым, какими обычно бывают подобные апартаменты, когда знатные семейства уезжают из города.
The faithful chambers seem, as it were, to mourn the absence of their masters.	Верные покои как будто оплакивают отсутствие своих хозяев.
The turkey carpet has rolled itself up, and retired sulkily under the sideboard: the pictures have hidden their faces behind old sheets of brown paper: the ceiling lamp is muffled up in a dismal sack of brown holland: the window-curtains have disappeared under all sorts of shabby envelopes: the marble bust of Sir Walpole Crawley is looking from its black corner at the bare boards and the oiled fire-irons, and the empty card-racks over the mantelpiece: the cellaret has lurked away behind the carpet: the chairs are turned up heads and tails along the walls: and in the dark corner opposite the statue, is an old-fashioned crabbed knife-box, locked and sitting on a dumb waiter.	Турецкий ковер сам скатался и смиренно уполз под буфет; картины притаились под листами оберточной бумаги; висячая лампа закуталась в коричневый холщовый чехол; оконные занавески напялили на себя всякую ветошь; мраморный бюст сэра Уолпола Кроули глядит из своего темного угла на голые столы, на медный каминный прибор, обильно смазанный жиром, и на пустые подносы для карточек на каминной доске; ящик с бутылками укрылся под ковром; стулья, перевернутые вверх тормашками и поставленные друг на друга, жмутся к стенам; а в темном углу, против мраморного сэра Питта, взгромоздился на столик старомодный грубый поставец, запертый на замок.
Two kitchen chairs, and a round table, and an attenuated old poker and tongs were, however, gathered round the fire-place, as was a saucepan over a feeble sputtering fire.	Однако поближе к камину собралось кое-какое общество: два табурета, круглый стол, погнутая старая кочерга и щипцы, а на слабо потрескивавшем огне грелся сотейник.
There was a bit of cheese and bread, and a tin candlestick on the table, and a little black porter in a pint-pot.	На столе лежали кусочек сыра и ломоть хлеба, а рядом с жестяным подсвечником стояла кружка с остатками черного портера.
"Had your dinner, I suppose?	– Обедали? Так я и думал.
It is not too warm for you?	Вам не жарко?
Like a drop of beer?"	Хотите глоток пива?
"Where is Sir Pitt Crawley?" said Miss Sharp majestically.	– Где сэр Питт Кроули? – надменно произнесла мисс Шарп.
"He, he!	– Хе-хе!
I'm Sir Pitt Crawley.	Я и есть сэр Питт Кроули!
Reklect you owe me a pint for bringing down your luggage.	Помните, вы должны мне пинту пива за то, что я перенес ваши веши.
He, he!	Хе-хе-хе!
Ask Tinker if I aynt.	Спросите у Тинкер, кто я такой!
Mrs. Tinker, Miss Sharp; Miss Governess, Mrs. Charwoman.	Миссис Тинкер, познакомьтесь: мисс Шарп. Мисс гувернантка - миссис поденщица!
Ho, ho!"	Ха-ха-ха!

The lady addressed as Mrs. Tinker at this moment made her appearance with a pipe and a paper of tobacco, for which she had been despatched a minute before Miss Sharp's arrival; and she handed the articles over to Sir Pitt, who had taken his seat by the fire.	Леди, к которой адресовались, как к миссис Тинкер, только что вошла в комнату с трубкой и пачкой табаку, за которыми она была послана за минуту до прибытия мисс Шарп. Она вручила требуемое сэру Питту, занявшему свое место у камина.
"Where's the farden?" said he.	– Где фартинг сдачи? – сказал он.
"I gave you three halfpence.	– Я дал вам три полупенса.
Where's the change, old Tinker?"	Где же сдача, старуха?
"There!" replied Mrs. Tinker, flinging down the coin; it's only baronets as cares about farthings."	– Вот! – ответила миссис Тинкер, швыряя монету.- Только баронетам и под стать хлопотать о каких-то фартингах!
"A farthing a day is seven shillings a year," answered the M.P.; "seven shillings a year is the interest of seven guineas.	– Фартинг в день - семь шиллингов в год, -отвечал член парламента. – Семь шиллингов в год - это проценты с семи гиней.
Take care of your farthings, old Tinker, and your guineas will come quite nat'ral."	Берегите фартинги, старуха Тинкер, - и к вам потекут гинеи.
"You may be sure it's Sir Pitt Crawley, young woman," said Mrs. Tinker, surlily; "because he looks to his farthings.	– Можете быть уверены, барышня, что это сэр Питт Кроули, - угрюмо заявила миссис Тинкер,- судя уже по тому, как он трясется над своими фартингами.
You'll know him better afore long."	Вы скоро его узнаете!
"And like me none the worse, Miss Sharp," said the old gentleman, with an air almost of politeness.	– И, наверное, полюбите, мисс Шарп, - добавил старый джентльмен почти любезным тоном.
"I must be just before I'm generous."	– У меня уж такое правило: сперва справедливость, а уж потом щедрость.
"He never gave away a farthing in his life," growled Tinker.	– Он за всю свою жизнь и фартинга никому не подал, - проворчала Тинкер
"Never, and never will: it's against my principle.	– Верно! И никогда не подам! Это против моих правил.
Go and get another chair from the kitchen, Tinker, if you want to sit down; and then we'll have a bit of supper."	Ступайте и принесите еще один табурет из кухни, Тинкер, если хотите сидеть. А потом мы поужинаем.
Presently the baronet plunged a fork into the saucepan on the fire, and withdrew from the pot a piece of tripe and an onion, which he divided into pretty equal portions, and of which he partook with Mrs. Tinker.	Тут баронет полез вилкой в сотейник, стоявший на огне, и вытащил оттуда немного требухи и луковицу. Разделив все это на две более или менее равные части, он одру протянул миссис Тникер.
"You see, Miss Sharp, when I'm not here Tinker's on board wages: when I'm in town she dines with the family.	– Видите ли, мисс Шарп, когда меня не бывает здесь, Тинкер получает на харчи. Если же я в городе, то она обедает за семейным столом.
Haw! haw!	Ха-ха-ха!
I'm glad Miss Sharp's not hungry, ain't you, Tink?"	Я рад, что мисс Шарп не голодна. А вы, Тинк?
And they fell to upon their frugal supper.	И они принялись за свой скудный ужин.

After supper Sir Pitt Crawley began to smoke his pipe; and when it became quite dark, he lighted the rushlight in the tin candlestick, and producing from an interminable pocket a huge mass of papers, began reading them, and putting them in order.	После ужина сэр Питт Кроули закурил трубку, а когда совсем стемнело, зажег тростниковую свечу в жестяном подсвечнике и, вытащив из бездонного кармана целый ворох бумаг, принялся читать их и приводить в порядок.
"I'm here on law business, my dear, and that's how it happens that I shall have the pleasure of such a pretty travelling companion to-morrow."	– Я здесь по судебным делам, моя дорогая, этому я и обязан тем, что буду иметь удовольствие ехать завтра с такой хорошенькой спутницей.
"He's always at law business," said Mrs. Tinker, taking up the pot of porter.	– Вечно у него судебные дела, - заметила миссис Тинкер, взявшись за кружку с портером.
"Drink and drink about," said the Baronet.	– Пейте, пейте себе на здоровье! – сказал баронет.
"Yes; my dear, Tinker is quite right: I've lost and won more lawsuits than any man in England.	– Да, моя дорогая. Тиикер совершенно права: я потерял и выиграл больше тяжб, чем кто-либо другой в Англии.
Look here at Crawley, Bart. v. Snaffle.	Вот посмотрите: Кроули, баронет, - против Снэфла.
I'll throw him over, or my name's not Pitt Crawley.	Я его в порошок сотру, или не быть мне Питтом Кроули!
Podder and another versus Crawley, Bart.	Поддер и еще кто-то - против Кроули, баронета.
Overseers of Snaily parish against Crawley, Bart.	Попечительство о бедных прихода Спэйлби -против Кроули, баронета.
They can't prove it's common: I'll defy 'em; the land's mine.	Им нипочем не доказать, что земля общинная. Плевать я на них хотел - земля моя!
It no more belongs to the parish than it does to you or Tinker here.	Она в такой же мере принадлежит приходу, как вам или вот Тинкер!
I'll beat 'em, if it cost me a thousand guineas.	Я побью их, хотя бы мне это стоило тысячу гиней.
Look over the papers; you may if you like, my dear.	Посмотрите-ка бумаги! Можете почитать их, если хотите!
Do you write a good hand?	А что, у вас хороший почерк?
I'll make you useful when we're at Queen's Crawley, depend on it, Miss Sharp.	Я воспользуюсь вашими услугами, когда мы будем в Королевском Кроули, так и знайте, мисс Шарп.
Now the dowager's dead I want some one."	Мамашу я похоронил, и, значит, мне нужна какая-нибудь переписчица.
"She was as bad as he," said Tinker.	– Старуха была не лучше его! – заметила Тинкер.
"She took the law of every one of her tradesmen; and turned away forty-eight footmen in four year."	– Тянула к суду каждого поставщика и прогнала за четыре года сорок восемь лакеев.
"She was close--very close," said the Baronet, simply; "but she was a valyble woman to me, and saved me a steward. "--And in this confidential strain, and much to the amusement of the new-comer, the conversation continued for a considerable time.	– Прижимиста была, что говорить, - спокойно согласился баронет. – Но очень ценная для меня женщина - сберегала мне расходы на управителя. И в таком откровенном тоне, к великой потехе вновь прибывшей, беседа продолжалась довольно долго.

Whatever Sir Pitt Crawley's qualities might be, good or bad, he did not make the least disguise of them.	Каковы бы ни были свойства сэра Питта Кроули, хорошие или дурные, но только он ни малейшим образом не скрывал их.
He talked of himself incessantly, sometimes in the coarsest and vulgarest Hampshire accent; sometimes adopting the tone of a man of the world.	Он не переставая разглагольствовал о себе - то на грубейшем и вульгарнейшем хэмпширском наречии, то принимая тон светского человека.
And so, with injunctions to Miss Sharp to be ready at five in the morning, he bade her good night.	Наконец, раз десять наказав мисс Шарп, чтобы она была готова в пять часов утра, он пожелал ей спокойной ночи.
"You'll sleep with Tinker to-night," he said; "it's a big bed, and there's room for two.	– Вы ляжете сегодня с Тинкер, - сказал он. – Кровать большая, места хватит на двоих.
Lady Crawley died in it.	На этой постели умерла леди Кроули.
Good night."	Спокойной ночи!
Sir Pitt went off after this benediction, and the solemn Tinker, rushlight in hand, led the way up the great bleak stone stairs, past the great dreary drawing-room doors, with the handles muffled up in paper, into the great front bedroom, where Lady Crawley had slept her last.	После такого пожелания сэр Питт удалился, и угрюмая Тинкер, с тростниковой свечою в руке, провела девушку по большой холодной каменной лестнице наверх, мимо больших мрачных дверей гостиной, у которых ручки были обернуты бумагой, в большую, выходившую на улицу спальню, где леди Кроули почила вечным сном.
The bed and chamber were so funereal and gloomy, you might have fancied, not only that Lady Crawley died in the room, but that her ghost inhabited it.	Кровать и комната имели такой похоронный и унылый вид, что можно было вообразить, будто леди Кроули не только умерла в этой спальне, по что дух ее и до сих пор здесь обитает.
Rebecca sprang about the apartment, however, with the greatest liveliness, and had peeped into the huge wardrobes, and the closets, and the cupboards, and tried the drawers which were locked, and examined the dreary pictures and toilette appointments, while the old charwoman was saying her prayers.	Пока старая поденщица читала молитвы, Ребекка с величайшей живостью обежала всю комнату, заглянула в огромные гардеробы, шкафы и комоды, попробовала, не открываются ли ящики, которые оказались запертыми, и осмотрела мрачные картины и туалетные принадлежности.
"I shouldn't like to sleep in this yeer bed without a good conscience, Miss," said the old woman.	– Кабы не то, мисс, что совесть у меня чиста, мне было бы не по душе улечься на эту постель, -промолвила старуха.
"There's room for us and a half-dozen of ghosts in it," says Rebecca.	– Тут места хватит на нас обеих да еще на пяток духов! – заметила Ребекка.
"Tell me all about Lady Crawley and Sir Pitt Crawley, and everybody, my DEAR Mrs. Tinker."	– Расскажите-ка мне все о леди Кроули, сэре Питте Кроули и о всех, о всех решительно, миленькая моя миссис Тинкер!
But old Tinker was not to be pumped by this little cross-questioner; and signifying to her that bed was a place for sleeping, not conversation, set up in her corner of the bed such a snore as only the nose of innocence can produce.	Но из старухи Тинкер нашему маленькому следователю ничего не удалось вытянуть. Указав Ребекке, что кровать служит местом для сна, а не для разговоров, она подняла в своем уголке постели такой храп, какой может производить только нос праведницы.

Rebecca lay awake for a long, long time, thinking of the morrow, and of the new world into which she was going, and of her chances of success there.	Ребекка долго-долго лежала не смыкая глаз, думая о завтрашнем дне, о новом мире, в который она вступила, и о своих шансах на успех в нем.
The rushlight flickered in the basin.	Ночник мерцал в тазу.
The mantelpiece cast up a great black shadow, over half of a mouldy old sampler, which her defunct ladyship had worked, no doubt, and over two little family pictures of young lads, one in a college gown, and the other in a red jacket like a soldier.	Каминная доска отбрасывала большую черную тень на половину пыльного, выцветшего старого коврика на стене, вышитого, без сомнения, еще покойной леди, и на два маленьких портрета, изображавших двух юнцов -одного в студенческой мантии и другого в красном мундире, вроде солдатского.
When she went to sleep, Rebecca chose that one to dream about.	Засыпая, Ребекка именно его выбрала предметом своих сновидений.
At four o'clock, on such a roseate summer's morning as even made Great Gaunt Street look cheerful, the faithful Tinker, having wakened her bedfellow, and bid her prepare for departure, unbarred and unbolted the great hall door (the clanging and clapping whereof startled the sleeping echoes in the street), and taking her way into Oxford Street, summoned a coach from a stand there.	В четыре часа такого нежно-розового летнего утра, что даже Грейт-Гонт-стрит приняла более приветливый вид, верная Тинкер, разбудив девушку и наказав ей готовиться к отъезду, отодвинула засовы и сняла крюки с большой входной двери (их звон и скрежет спугнули спящее эхо на улице) и, направив свои стопы на Оксфорд-стрит, взяла там на стоянке извозчичий экипаж.
It is needless to particularize the number of the vehicle, or to state that the driver was stationed thus early in the neighbourhood of Swallow Street, in hopes that some young buck, reeling homeward from the tavern, might need the aid of his vehicle, and pay him with the generosity of intoxication.	Нет никакой надобности вдаваться здесь в такие подробности, как номер этой колесницы, или упоминать о том, что извозчик расположился в такую рань по соседству с Суоллоу-стрит в надежде, что какому-нибудь молодому повесе, бредущему, спотыкаясь, домой из кабачка, может понадобиться его колымага и он заплатит ему со щедростью подвыпившего человека.
It is likewise needless to say that the driver, if he had any such hopes as those.above stated, was grossly disappointed; and that the worthy Baronet whom he drove to the City did not give him one single penny more than his fare.	Равным образом нет надобности говорить, что извозчик, если у него и были надежды, подобные только что указанным, жестоко разочаровался, ибо достойный баронет, которого он отвез в Сити, не дал ему ни единого гроша сверх положенного.
It was in vain that Jehu appealed and stormed; that he flung down Miss Sharp's bandboxes in the gutter at the 'Necks, and swore he would take the law of his fare.	Тщетно возница взывал к лучшим чувствам седока, тщетно бушевал, пошвыряв картонки мисс Шарп в канаву у постоялого двора и клянясь, что судом взыщет свои чаевые.
"You'd better not," said one of the ostlers; "it's Sir Pitt Crawley."	– Не советую, - сказал один из конюхов, - ведь это сэр Питт Кроули.
"So it is, Joe," cried the Baronet, approvingly; "and I'd like to see the man can do me."	– Совершенно правильно, Джо, - одобрительным тоном подтвердил баронет, - желал бы я видеть того человека, который с меня получит на чай.
"So should oi," said Joe, grinning sulkily, and mounting the Baronet's baggage on the roof of the coach.	– Да и я тоже! – добавил Джо с угрюмой усмешкой, втаскивая багаж баронета на крышу дилижанса.

"Keep the box for me, Leader," exclaims the Member of Parliament to the coachman; who replied,	– Оставь для меня место на козлах, капитан! – закричал член парламента кучеру, и тот ответил:
"Yes, Sir Pitt," with a touch of his hat, and rage in his soul (for he had promised the box to a young gentleman from Cambridge, who would have given a crown to a certainty), and Miss Sharp was accommodated with a back seat inside the carriage, which might be said to be carrying her into the wide world.	"Слушаю, сэр Питт!", дотрагиваясь до своей шляпы и кляня его в душе (он пообещал место на козлах молодому джентльмену из Кембриджа, который наверняка наградил бы его кроной), а мисс Шарп была устроена на заднем сиденье внутри кареты, увозившей ее, так сказать, в широкий мир.
How the young man from Cambridge sulkily put his five great-coats in front; but was reconciled when little Miss Sharp was made to quit the carriage, and mount up beside him--when he covered her up in one of his Benjamins, and became perfectly good-humoured--how the asthmatic gentleman, the prim lady, who declared upon her sacred honour she had never travelled in a public carriage before (there is always such a lady in a coach--Alas! was; for the coaches, where are they?), and the fat widow with the brandy-bottle, took their places inside--how the porter asked them all for money, and got sixpence from the gentleman and five greasy halfpence from the fat widow--and how the carriage at length drove away--now threading the dark lanes of Aldersgate, anon clattering by the Blue Cupola of St. Paul's, jingling rapidly by the strangers' entry of Fleet-Market, which, with Exeter 'Change, has now departed to the world of shadows--how they passed the White Bear in Piccadilly, and saw the dew rising up from the market-gardens of Knightsbridge--how Turnhamgreen, Brentwood, Bagshot, were passed--need not be told here.	Едва ли нужно здесь описывать, как молодой человек из Кембриджа мрачно укладывал свои пять шинелей на переднее сиденье и как он мгновенно утешился, когда маленькой мисс Шарп пришлось уступить свое место в карете и перебраться на империал, и как он, укутывая ее в одну из своих шинелей, пришел в отличнейшее расположение духа; как заняли свои места внутри кареты страдающий одышкой джентльмен, жеманная дама, заверявшая всех и каждого, что она еще в жизни не ездила в почтовой карете (в карете всегда найдется такая дама - вернее, увы! находилась, - ибо где они теперь, почтовые кареты?), и, наконец, толстая вдова с бутылкой бренди; как работник Джо требовал денег за свои услуги и получил всего шесть пенсов от джентльмена и пять засаленных полупенсов от толстой вдовы; как в конце концов карета тронулась, осторожно пробираясь по темным переулкам Олдерсгета; как она одним духом прогремела мимо увенчанного синим куполом собора св. Павла и бойко пронеслась мимо въезда на Флитский рынок, давно уже вместе со зверинцем отошедший в область теней; как она миновала "Белого Медведя" на Пикадилли и нырнула в утренний туман, курившийся над огородами, что тянутся вдоль улицы Найтс-бридж; как остались позади Тэрнхем-Грин, Брентфорд и Бегшот, - едва ли нужно говорить здесь обо всем этом!
But the writer of these pages, who has pursued in former days, and in the same bright weather, the same remarkable journey, cannot but think of it with a sweet and tender regret.	Однако автор этих строк, не раз совершавший в былые дни в такую же ясную погоду такое же замечательное путешествие, не может не вспоминать о нем без сладостного и нежного сожаления.
Where is the road now, and its merry incidents of life?	Где она теперь, большая дорога и ее веселые приключения, обыкновенные, как сама жизнь?
Is there no Chelsea or Greenwich for the old honest pimple-nosed coachmen?	Неужто для старых честных кучеров с угреватыми носами не нашлось своего рода Челси или Гринвича?
I wonder where are they, those good fellows?	Где они, эти славные ребята?

Is old Weller alive or dead? and the waiters, yea, and the inns at which they waited, and the cold rounds of beef inside, and the stunted ostler, with his blue nose and clinking pail, where is he, and where is his generation?	Жив ли старый Уэллер или умер? И куда девались трактирные слуги да и сами трактиры, в которых они прислуживали, и увесистые куски холодного ростбифа? Где красноносый коротышка-конюх с звенящим ведром, - где он и все его поколение?
To those great geniuses now in petticoats, who shall write novels for the beloved reader's children, these men and things will be as much legend and history as Nineveh, or Coeur de Lion, or Jack Sheppard.	Для тех великих гениев, что сейчас еще ковыляют в детских платьицах, а когда-нибудь будут писать романы, обращаясь к милым потомкам нынешнего читателя, эти люди и предметы станут такой же легендой и историей, как Ниневия, Ричард Львиное Сердце или Джек Шеппард.
For them stage-coaches will have become romances --a team of four bays as fabulous as Bucephalus or Black Bess.	Пассажирские кареты будут представляться им романтической небывальщиной, а четверка гнедых уподобится таким баснословным созданиям, как Буцефал или Черная Бесс.
Ah, how their coats shone, as the stable-men pulled their clothes off, and away they went--ah, how their tails shook, as with smoking sides at the stage's end they demurely walked away into the inn-yard.	Ах, как лоснилась их шерсть, когда конюхи снимали с них попоны, и как они дружно пускались вперед! И ах, как дымились их бока и как они помахивали хвостами, когда, добравшись до станции, с нарочитой степенностью въезжали на постоялый двор.
Alas! we shall never hear the horn sing at midnight, or see the pike-gates fly open any more.	Увы! Никогда уже не услышим мы звонкого рожка в полночь и не увидим взлетающего вверх шлагбаума!
Whither, however, is the light four-inside Trafalgar coach carrying us?	Но куда же, однако, везет нас скорая четырехместная почтовая карета "Трафальгар"?
Let us be set down at Queen's Crawley without further divagation, and see how Miss Rebecca Sharp speeds there.	Давайте же высадимся без дальнейших проволочек в Королевском Кроули и посмотрим, как там поживает мисс Ребекка Шарп.
CHAPTER VIII	ГЛАВА VIII,
Miss Rebecca Sharp to Miss Amelia Sedley, Russell Square, London. (Free.--Pitt Crawley.)	приватная и конфиденциальная "От мисс Ребекки Шарп к мисс Эмлии Седли, Рассел-сквер, Лондон (Свободно от почтовых сборов. Питт Кроули)
MY DEAREST, SWEETEST AMELIA,	Моя драгоценнейшая, любимейшая Эмилия!
With what mingled joy and sorrow do I take up the pen to write to my dearest friend!	С каким смешанным чувством радости и печали берусь я за перо, чтобы написать своему самому дорогому другу!
Oh, what a change between to-day and yesterday!	О, какая разница между сегодняшним днем и вчерашним!
Now I am friendless and alone; yesterday I was at home, in the sweet company of a sister, whom I shall ever, ever cherish!	Сегодня я без друзей и одинока; вчера я была дома, с нежно любимой сестрой, которую всегда, всегда буду обожать!

I will not tell you in what tears and sadness I passed the fatal night in which I separated from you. YOU went on Tuesday to joy and happiness, with your mother and YOUR DEVOTED YOUNG SOLDIER by your side; and I thought of you all night, dancing at the Perkins's, the prettiest, I am sure, of all the young ladies at the Ball.	Не стану рассказывать, в каких слезах и тоске провела я роковой вечер, в который рассталась с тобой. Тебя ожидали во вторник радость и счастье в обществе твоей матушки и преданного тебе юного воина, и я поминутно представляла себе, как ты танцуешь у Перкинсов, где ты была, конечно, украшением бала.
I was brought by the groom in the old carriage to Sir Pitt Crawley's town house, where, after John the groom had behaved most rudely and insolently to me (alas! 'twas safe to insult poverty and misfortune!), I was given over to Sir P.'s care, and made to pass the night in an old gloomy bed, and by the side of a horrid gloomy old charwoman, who keeps the house.	Меня в старой карете отвезли в городской дом сэра Питта Кроули, где я была передана на попечение сэра П., подвергшись сперва самому грубому и нахальному обращению со стороны грума Джона. (Увы, бедность и несчастье можно оскорблять безнаказанно!) Там мне пришлось провести ночь на старой жуткой кровати, бок о бок с ужасной, мрачной старой служанкой, которая присматривает за домом.
I did not sleep one single wink the whole night.	Ни на один миг не сомкнула я глаз за всю ночь!
Sir Pitt is not what we silly girls, when we used to read Cecilia at Chiswick, imagined a baronet must have been.	Сэр Питт ничуть не похож на тех баронетов, которых мы, глупенькие девочки, воображали себе, зачитываясь в Чизике "Сесилией".
Anything, indeed, less like Lord Orville cannot be imagined.	Право, трудно себе представить кого-нибудь менее похожего на лорда Орвиля.
Fancy an old, stumpy, short, vulgar, and very dirty man, in old clothes and shabby old gaiters, who smokes a horrid pipe, and cooks his own horrid supper in a saucepan.	Представь себе коренастого, приземистого, неимоверно вульгарного и неимоверно грязного старика в заношенном платье и обтрепанных старых гетрах, который курит ужасную трубку и сам готовит себе какой-то ужасный ужин в кастрюле.
He speaks with a country accent, and swore a great deal at the old charwoman, at the hackney coachman who drove us to the inn where the coach went from, and on which I made the journey OUTSIDE FOR THE GREATER PART OF THE WAY.	Говорит он как последний мужлан, и надо было бы тебе слышать, какими поносными словами он ругал старуху служанку и извозчика, отвезшего нас на постоялый двор, откуда отправлялась карета, - та самая, в которой мне и пришлось совершить путешествие, сидя большую часть пути на империале.
I was awakened at daybreak by the charwoman, and having arrived at the inn, was at first placed inside the coach.	Служанка разбудила меня чуть свет, и мы отправились на постоялый двор, где мне сперва было отведено место внутри кареты.
But, when we got to a place called Leakington, where the rain began to fall very heavily--will you believe it?—I was forced to come outside; for Sir Pitt is a proprietor of the coach, and as a passenger came at Mudbury, who wanted an inside place, I was obliged to go outside in the rain, where, however, a young gentleman from Cambridge College sheltered me very kindly in one of his several great coats.	Но когда мы прибыли в селение, называемое Ликингтон, и полип страшный дождь, то -поверишь ли? – меня заставили занять наружное место. Сэр Питт - один из владельцев этих карет, и когда в дороге явился новый пассажир, пожелавший получить место внутри, я была вынуждена пересесть наверх, под дождь; впрочем, мой сосед, молодой джентльмен из Кембриджского колледжа, очень любезно закутал меня в одну из своих многочисленных шинелей.

This gentleman and the guard seemed to know Sir Pitt very well, and laughed at him a great deal.	И этот джентльмен и кондуктор хорошо знают, по-видимому, сэра Питта и изрядно потешались над ним.
They both agreed in calling him an old screw; which means a very stingy, avaricious person.	Оба с полным единодушием называли его старым сквалыгою, что обозначает очень прижимистого, скупого человека.
He never gives any money to anybody, they said (and this meanness I hate); and the young gentleman made me remark that we drove very slow for the last two stages on the road, because Sir Pitt was on the box, and because he is proprietor of the horses for this part of the journey.	Он дрожит над каждым грошом, говорили они (а такую мелочность я ненавижу). Молодой джентльмен пояснил мне, что два последних перегона мы плелись так тихо потому, что сэр Питт восседал на козлах, а он владелец лошадей, которых запрягают на эту часть пути.
"But won't I flog 'em on to Squashmore, when I take the ribbons?" said the young Cantab.	"Зато и буду же я их стегать до самого Скуошмора, когда вожжи перейдут в мои руки!" - говорил молодой студент.
"And sarve 'em right, Master Jack," said the guard.	"Жарьте вовсю, мистер Джек!" - поддакивал кондуктор.
When I comprehended the meaning of this phrase, and that Master Jack intended to drive the rest of the way, and revenge himself on Sir Pitt's horses, of course I laughed too.	Когда я уяснила себе смысл этой фразы, поняв, что мистер Джек намерен сам править остальную часть пути и выместить свою досаду на лошадях сэра Питта, то, разумеется, расхохоталась тоже.
A carriage and four splendid horses, covered with armorial bearings, however, awaited us at Mudbury, four miles from Queen's Crawley, and we made our entrance to the baronet's park in state.	Однако в Мадберн, в четырех милях от Королевского Кроули, нас ожидала карета с четверкой великолепных лошадей, в сбруе, украшенной гербами, и мы самым парадным образом совершили свой въезд в парк баронета.
There is a fine avenue of a mile long leading to the house, and the woman at the lodge-gate (over the pillars of which are a serpent and a dove, the supporters of the Crawley arms), made us a number of curtsies as she flung open the old iron carved doors, which are something like those at odious Chiswick.	К дому ведет прекрасная аллея в целую милю длиной, а около сторожки у ворот (над столбами которых красуются змея и голубь, поддерживающие герб Кроули) привратница сделала нам тысячу реверансов, открывая во всю ширь старые резные чугунные ворота, напомнившие мне такие же у нас в противном Чизике.
"There's an avenue," said Sir Pitt, "a mile long.	– Эта алея тянется на целую милю, - сказал сэр Питт.
There's six thousand pound of timber in them there trees.	– Тут строевого лесу на шесть тыщ фунтов.
Do you call that nothing?" He pronounced avenue --EVENUE, and nothing--NOTHINK, so droll; and he had a Mr. Hodson, his hind from Mudbury, into the carriage with him, and they talked about distraining, and selling up, and draining and subsoiling, and a great deal about tenants and farming-much more than I could understand.	Как, по-вашему, пустячки? – он вместо "аллея" говорит "алеа", а вместо "тысяч" - "тыщ", представляешь? Усадил с собой в карету некоего мистера Ходсона, своего приказчика из Мадбери, и они повели беседу о каких-то описях за долги и продаже имущества, об осушке и пропашке и о всякой всячине насчет арендаторов и фермеров, - многого я совершенно не поняла.
Sam Miles had been caught poaching, and Peter Bailey had gone to the workhouse at last.	Сэма Майлса накрыли с поличным, когда он охотился в господском лесу, а Питера Бэйли отправили наконец в работный дом.