Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. «Золотой век» Древней Руси (сборник)
Шрифт:
Это услышал вошедший в палату Всеволод, рассмеялся:
– Никто не заставляет все есть, вы хоть попробуйте. Такого дома не поедите!
За Францию стало обидно, епископ поджал губы в свою очередь:
– У нас тоже хорошо едят.
– Хорошо, да не так! В русской печи все дело! Вот вы жарите птицу на огне?
– А на чем же ее жарить?
– А у нас тушат, обмазывают тестом или даже глиной и тушат в печи.
Княжич еще долго пытался объяснить епископу разницу в приготовлении пищи, потом махнул рукой:
– Ладно, лучше покажу. Вы еще долго здесь побудете.
– Почему?
–
Тот же вопрос задал и князь:
– Куда вам торопиться? Побеседуйте пока с княжной, поучите ее своему языку, чтоб потом не слушала, разинув рот. Посмотрите Киев. Потом и поедете.
Вечером после пира (на сей раз князь зорко следил, чтобы послы не напились до мычания) Роже почесал затылок:
– Здесь нельзя долго сидеть, иначе я вовсе никуда не поеду.
На вопрос о Херсонесе и мощах Климента Ярослав откровенно вытаращил глаза:
– Наш это город, Корсунью зовется.
– Как я мечтал там побывать и прикоснуться к святым мощам!
И снова князь смотрел на епископа так, точно тот откуда свалился:
– К чему ехать? Его глава вон в Десятинной, хоть сейчас иди и прикасайся!
Теперь недоверчиво таращился Готье Савайер:
– Святого Климента?
– Да.
– В Киеве?!
– Да.
Ярослав понял, что епископа лучше отвести в Десятинную, иначе придется долго убеждать, что он не бредит.
Еще они побывали в Святой Софии, купол которой поразил послов еще на подходе к Киеву. Постояв перед Золотыми воротами, полюбовавшись их необычным видом, а также мощной воротной башней розового кирпича, гости наконец прошли внутрь. Сопровождавшему их Всеволоду было сказано не подгонять и откровенно отвечать на любые вопросы.
Перед растерянными епископами высилось огромное здание. Толстые столбы с тремя арками наверху и внизу поддерживали великолепные каменные хоры, к которым вели витые, изукрашенные резьбой деревянные лестницы с паперти, обходившей весь собор по кругу. Задрав голову так, что слетел головной убор, Савайер с восторгом смотрел на золоченые купола.
Внутренность собора оказалась тоже неописуемо хороша! На алтарных стенах, столбах и главном куполе переливалась мозаика, остальное украшали великолепные фрески, рассказывающие о княжеской жизни – охоте, суде, пирах, о народных гуляньях… А на одной из них изображена княжеская семья – Ярослав, подносящий Христу изображение самой Софии, княгиня, их сыновья и дочери.
Епископ Роже снова и снова вздыхал: такого он не встречал даже в Константинополе! Киев поразил послов всем, чем только мог поразить.
Кроме прогулок по городу и пиров, к которым послы постепенно привыкли, Готье Савайер много времени проводил беседуя с княжной Анной. Его задачей было научить невесту короля хотя бы чуть понимать французский язык и говорить саму. И снова епископа ждало потрясение. Анна оказалась на удивление умна, хотя весьма и весьма своенравна и даже строптива. Это не помешало им подружиться.
Если хитрый и осторожный Роже вел дела с князем, то Савайер – с его дочерью. И неизвестно, что теперь было важнее, ведь в основном с Ярославом уже договорились, теперь предстояло
Шли день за днем, неуклонно приближая час расставания. Как ни тяни, а ехать нужно. Предстоял далекий путь, причем с большим обозом, множеством сопровождающих, тех, кому предстояло жить в далекой стране со своей хозяйкой, и тех, кто только довезет ее туда, множеством возов с дарами и приданым, с тем, без чего Ярославна первое время не сможет обойтись…
И хотя было решено погостить у обеих родственниц-королев, мимо которых поедут, – в Польше у Марии-Добронеги и в Венгрии у Анастасии, все равно путь получался трудным и опасным. С каждым днем росло количество заботливо упакованных сундуков, тюков, коробов.
А у Анны росла паника, постепенно она стала сознавать, что действительно уезжает из Киева в неведомую даль, причем навсегда!
Княжна решила попрощаться со своим названым женихом – боярином Филиппом. Она с детства столько лет твердила, что Филипп ее будущий муж, что сама и все вокруг почти привыкли к этой мысли. Отправленный к боярину гридь вернулся с ответом, что тот готов прийти, куда сказано и в тот час, что указала княжна.
Рослый красивый боярин был смущен, его «жениховство» выглядело шуточным, только пока сама Анна была маленькой, потом Ингигерд строго поговорила с Филиппом, посоветовав ему выбросить такую мысль из головы, тот сознался, что и не загадывал… Он действительно не давал повода для нехороших мыслей про княжну. Да и она тоже. К чему же вести такие разговоры сейчас, когда она уже сосватана и не за кого-нибудь, а за короля?
Анна смотрела на Филиппа, выжидая. Если бы он только слово сказал, только намекнул, девушка ни за что не поехала! Лучше сбежала с ним куда глаза глядят. Но боярин молчал, вернее, говорил что-то о том, что она будет счастлива с мужем. Анна вдруг перебила его, вскинув свои синие глаза:
– Возьми меня за себя…
Он ждал и боялся этих слов, скажи она раньше, и боярин все сделал, чтобы убедить князя отдать за него дочь. Но сейчас Филипп вдруг прекрасно понял, что княжна говорит от отчаянья, покачал головой:
– Я не нужен тебе, Анна, ты просто не хочешь уезжать.
– Все равно возьми.
– Да ведь это на всю жизнь! А завтра кого полюбишь и будешь меня клясть?
Девушка помолчала, потом вздохнула:
– Я назову сына твоим именем.
Глядя ей вслед, Филипп тихо произнес:
– Имя сыну даст его отец.
Слегка повернув голову в его сторону, княжна покачала головой и повторила:
– Я назову сына твоим именем.
Анна сдержала слово, ее старший сын получил имя Филипп, тогда непривычное среди европейских монархов, это позже у них появятся множество Филиппов.