Ярослав Мудрый. Историческая дилогия
Шрифт:
Однако, есть в сердце заноза. Рогнеда! Гордая красавица Рогнеда. Не в любви, не в горячих ласках принесла она ему четверых сыновей: Изяслава, Ярослава, Мстислава и Всеволода. На ложе как всегда была холодна.
— Ярополка не можешь забыть?
— Никогда не забуду. Ни Ярополка, ни отца своего, ни братьев! — зло отвечала Рогнеда, напоминая в эти минуты разъяренную тигрицу.
Пройдет некоторое время и великий князь удалит ее из Теремного дворца недалеко от Киева, на берег Лыбеди, в сельцо Предславино, а сам кинется в омут невиданного на Руси прелюбодейства.
Жену-гречанку
В течение нескольких лет «Соломон в женолюбии» [41] заимел еще несколько жен, получив от них разноплеменных и разноязычных детей. От новой чехини Мальфреди — Святослава, Судислава, Позвезда, от византийской принцессы Анны — Бориса и Глеба; от немки — родились Станислав и дочь Мария Добронега…
41
Одно из прозвищ князя Владимира Святославича. Соломон— царь Израильско-Иудейского царства в 965–928 до новой эры. Согласно библейской традиции, славился необычайной мудростью; по преданию — автор некоторых книг Библии. (в т. ч. «Песни песней»). Согласно «Повести временных лет» Соломон имел 700 жен и 300 наложниц.
Но Владимир по-прежнему жаден в любви, ему мало своих жен и он заводит три гарема.
300 наложниц у него было в Вышгороде, 300 — в Белогородке (близ Киева), и 200 — в селе Берестове. Кроме того, ему боялась попасться на глаза любая красивая женщина.
«Всякая прелестная жена и девица страшились его любострастного взора: он презирал святость брачных союзов и невинности».
Приводя к себе замужних женщин и девиц, Владимир «был ненасытен в блуде».
Такого сладострастника Русь еще не ведала. Это был первый князь, кой завел в языческой стране огромные гаремы, видимо, следуя примеру мусульманских властителей.
Великий киевский князь не чурался даже девиц смердов. Часто бывая на охоте, Владимир останавливался в каком-нибудь глухом селище, и приказывал привести ему для утехи самую красивую поселянку.
Были случаи, когда отец девушки супротивничал. Так произошло в Оленевке.
— Негоже, князь. Дочь моя Березиня уже просватана.
— Экая незадача, — рассмеялся Владимир. — Тебя как звать?
— Прошкой.
— Так вот, Прошка, князь тебе желает великую честь оказать и гривнами одарить. Где твоя Березиня?
Девушка вышла из закута, и великий князь остолбенел: такой изумительной красавицы он еще в жизни не видывал. Белокурая, голубоглазая, с чистым румяным лицом, сочными червлеными губами и гибким станом.
Владимир от вожделения даже губами зачмокал.
— Экая ладушка… Сколь
— Ныне пятнадцатую весну встретила, — без всякой робости ответила Березиня.
— Пойдешь в мой княжий терем? Женой станешь. В шелках, бархатах будешь ходить.
— Пойду, князь. Охотно пойду!
Прошка с недоумением уставился на дочь. Что это с ней содеялось? Неужели на княжьи посулы польстилась? Да и откуда смелости вдруг набралась? Обычно клещами двух слов не вытянешь, а тут?..
— Вот и добро, ладушка. Собирайся, — обрадовался князь.
— А мне и собираться нечего. Я только с подружкой попрощаюсь.
Молвила — и птицей вылетела из избы. А за избой — лес дремуч, только Березиню и видели.
— Догнать! Изловить! — закричал ловчим Владимир, и сам кинулся в заросли. Ветки царапали его лицо, грудь, но он не замечал боли, гонимый лишь одной неистребимой мыслью:
«Хороша девка! В гареме первой наложницей станет. Догнать!»
Но Березиня как в воду канула. В сумерки удрученный князь вышел из леса и, запыхавшийся, злой, — в избенку Прошки.
— Хитра же твоя девка. Придет домой, скрути ее веревками и доставь ко мне в Киев. А коль не доставишь, меча изведаешь.
Прошка понурился, а князь отправился в Вышгород к наложницам. Всю дорогу ехал и думал о Березине. И надо же такой уродиться! Никакие иноземные жены не могут с ней соперничать. Царь-девка! То-то будет с ней жаркое ложе.
Миновал день, другой, но Березиня в Киеве так и не появилась. Владимир позвал в покои своего дядю по матери, Добрыню Никитича, и строго приказал:
— Поезжай в Оленевку и привези Прошкину дочь. Старика кнутом попотчуй, а коль наотрез откажется Березиню отдать, отсеки мечом руку, дабы другим неповадно было.
Добрыня неприметно вздохнул. Не по нутру ему княжье поручение. Вот если бы в чистом полюшке с кем сразиться. Тут его богатырский меч был одним из самых неистовых. Здесь же — с девкой воевать. Чудит в своем непотребстве князь!
Прошка при встрече развел грузными, задубелыми руками:
— И по сей день нет, боярин.
Князь хоть и назвал его стариком, но Прошке едва на пятый десяток перевалило. Кряжистый, русобородый, с загорелым сухощавым лицом. По всему ощущалось, что смерд силушкой не обижен, а таких людей Добрыня уважал.
— Не лукавишь, Прошка?
— В лукавом правды не сыщешь, боярин. Всю деревню опроси. Не зрели дочку. Сам в немалой затуге. Как бы звери не задрали, а может, леший к себе увел. Лес!
— Может, и леший, — крякнул Добрыня, кой верил во всякую нечистую силу. — И всё же в засаде посидим.
Добрыня расставил вокруг Оленевки десяток дружинников, кои укрылись меж деревьев, но засада ничего не дала.
Через два дня, не наказав Прошку, Добрыня Никитич вернулся в Вышгород, где князь забавлялся с наложницами.
— Сгинула девка, княже. Никак медведь задрал, или лешак в дремуч лес свел.
— Жаль, — с досадой произнес Владимир Святославич. — Но ежели старик солгал мне, то я ему не только руку, но и башку отсеку.