Ярослав Мудрый. Историческая дилогия
Шрифт:
— А коль видоков нет, и вины моей нет.
— Изворотлив же ты, боярин. Есть на тебе вина или нет, то закон моей «Правды» скажет. Испытаем тебя железом.
— Не хочу железом! — побелев лицом, закричал Путша. — Примени другой закон, князь Ярослав!
— Зачем же, боярин? Вот для таких мерзопакостных людей и писан мой закон. Бог нас рассудит.
Князю доставили кресло, а мастеровой люд принялся разводить костер. Один из кузнецов принес железную пластину и сунул ее в полыхающие плахи.
Ярослав
Густое, сизое облако взметнулось над толпой, обволокло чешуйчатые купола храма.
Врата широко распахнулись, и на паперть вышел священник в сверкающей золотистой ризе. Осенив толпу крестным знамением, он приступил к молитвам, завершив их словами:
— Всемилостивый Бог наш не в силе, а в правде.
— Истинно, отче! — раздался выкрик холопа Еремки, кой стоял неподалеку от сумрачного Путши. — Суда Божьего околицей не объедешь. Бог долго ждет, да больно бьет!
«А холоп-то дерзок, — подумалось Ярославу Владимировичу. — И боярина своего не устрашился, и здесь, вопреки древнему обычаю, голос подал. Дерзок! Но коль правый суд свершится, повелю наградить Еремку».
(Во время суда или веча холоп не имел права что-либо высказывать).
Плахи догорели. На красных угольях лежала раскаленная до бела пластина.
— Да свершится суд небесный! — воскликнул князь.
Путша должен был взять голой рукой пластину и шагом донести ее до алтаря храма.
— Доказывай свою невиновность, раб Божий, — произнес вслед за князем священник.
На боярина было жутко смотреть. Лицо его и вовсе побелело как мел, голова дергалась, руки тряслись.
— Не винове-ен!
— Доказывай! — властно приказал князь.
Путша выхватил из угольев пластину и, тотчас заорав от боли, выронил ее из пухлой, обгоревшей ладони.
— Виновен! — звучно пронеслось по толпе.
— Довершай суд, князь Ярослав!
Князь поднялся из кресла. Сейчас он властен казнить злодея, и никто ему не посмеет возразить: небесный судсвершился! Но он надумал сделать иначе:
— Подскажи, господин Вышгород, своему князю, что сотворить с этим изувером?
И Вышгород отозвался:
— Отсечь голову!
— Распять на осине!
— Кинуть в поруб!
Внимательно выслушав горожан, князь высказал:
— Распять злодея — большая честь для убийцы. Он не Христос! Отсечь голову — легкая смерть. А вот поруб ваш давно известен. Сей злодей, вкупе со своими пособниками, вызволил из него Окаянного. Так пусть же ныне в порубе оном окажется душегуб до скончания живота своего.
— Истинно, Правосуд!
— Любо,
Глава 16
РЕМЕСЛО ИЗЫСКАННОЕ
Все державные грамоты, кои рассылались по русским городам, Ярослав Владимирович писал сам. Появилась у него и новая печать. Как-то он приказал дворскому:
— Дойди, Могута Лукьяныч, до златокузнецов и повели им вырезать золотую княжескую печать.
— Дело нужное, — кивнул дворский. — Что на печати изобразить?
— Георгия змееборца.
Через два дня Могута принес образец, кой Ярослав Владимирович придирчиво осмотрел и одобрительно молвил:
— Искусный умелец. Имя мастера?
— Томила. В летах. Почитай, четыре десятка за наковальней стоит. Мастерство свое от отца Купрея перенял.
— Томила?.. Да я ж бывал у него. Ковня на Подоле, близ Почайны.
Два года назад, в первые же недели своего великого княжения, Ярослав Владимирович навестил всех известных мастеров.
— Выходит, не запамятовал, князь?
— Таких умельцев нельзя забывать, Могута Лукьяныч. Вновь к нему соберусь… Замыслил я важное дело. Не хватит ли нам, боярин, чужеземными монетами довольствоваться? Русь — держава торговая. Со всех концов земли к нам купцы приезжают, а мы своей монеты не имеем. Довольно гривны на резаныкромсать да мехами расплачиваться. Будет своя серебряная монета — и купцам, и державе почет. Отныне и впредь быть деньгам русским!
Чем больше Могута Лукьяныч был при князе Ярославе, тем все больше поражался его новинам.И не только он: не зря в народе стали называть князя «Мудрым». А ведь ни одного еще правителя на Руси таким почетным именем не нарекали. И имя это, пожалуй, навсегда укоренится.
В тот же день Ярослав Владимирович вновь побывал у златокузнеца Томилы в его необычной, единственной на весь Киев ковницы, коя разместилась в обширном бревенчатом срубе близ реки Почайны.
Здесь творились чудеса искусства: из слитков золота и серебра мастер выделывал всевозможные, изумительной красоты вещи — мониста, колты, браслеты, сережки, чаши и ковчежцы, украшенные и расписанные разноцветной эмалью.
Золото и серебро Томила растапливал в тиглях, а уж затем, долгими часами, колдовал над выплавкой, наводя на изделия тончайшие узоры.
Налюбовавшись работой умельца, Ярослав Владимирович спросил:
— А не сможешь ли ты, Томила Куприяныч, изготовить предивные оклады для икон Христа и пресвятой Богородицы?
— Сладить бы можно, князь. Но для предивной работы понадобятся мне и предивные самоцветы.
— Снабжу, мастер. Жемчуга, изумруды, рубины и сапфиры завтра же будут в твоей ковне.