Ярость ацтека
Шрифт:
– Ну, тоже ничего страшного. Разве это первый больной, которого доктора не сумели вылечить? Мы осмотрим тело и скажем, что у бедняги остановилось сердце. Печально, конечно, но на все воля Господня. Когда приедет его вдова, мы будем стоять на коленях рядом с телом и молиться, открывая душе усопшего путь на Небеса.
– Да ты сумасшедший. И как это меня угораздило с тобой связаться? И не смей впутывать меня в свои грязные делишки...
Я схватил Лизарди за шиворот, вытащил кинжал и сунул ему между ног.
– А теперь слушай меня внимательно, amigo. Если только вздумаешь донести
25
После беспокойной ночи, которую я провел не с красавицей Мариной, на что еще совсем недавно рассчитывал, а в одной кровати с громко храпевшим Лизарди, я встал в столь гнусном настроении, что готов был вогнать в своего приятеля серебряный катетер вроде того, что накануне запихнул в член толстому землевладельцу.
Солнце едва взошло, когда я натянул сапоги и схватил свою седельную суму.
– Давай смываться, пока остальные не проснулись. Мы разбудим конюха, чтобы вывел нам лошадей, и попросим его передать нашу благодарность падре, когда тот встанет. Сделаем вид, будто нас вызвали по срочному делу.
– Может, сперва перекусим? – предложил Лизарди.
– Позавтракаем в дороге тем, что добудем. Не стоит задерживаться, а то как бы нам сегодня вместо обеда не угодить к палачу.
Мы выскользнули из комнаты, торопливо прошмыгнули по коридору, завернули за угол, и тут...
– Сеньоры!
Я замер. Лизарди издал громкий возглас. Судя по виду, он был готов упасть в обморок.
Падре Идальго и двое его гостей-священников стояли в коридоре рядом с отведенной им комнатой. В руках у священников были седельные сумы. Они тоже сегодня рано встали, как и мы с Лизарди, но, ясное дело, не пытались выскользнуть тайком, словно воры. Или убийцы.
– Па-па-падре, – запинаясь, проговорил Лизарди. – А мы как раз собрались у-у...
– Уехать, – вставил я. – Неотложный вызов по медицинской части, мы должны срочно уехать.
– Я ничего об этом не слышал, – заметил падре.
– Мы тоже... Я хочу сказать, до недавнего времени.
– Но что с владельцем гасиенды? Как он себя чувствует?
– На все воля Божья, – сказал я. – Я сделал, что мог, остальное не в нашей власти. Пути Господни неисповедимы. – Я перекрестился.
Падре изумленно уставился на меня.
– Вы ведь не хотите сказать...
Я кивнул.
Он осенил себя крестным знамением и пробормотал что-то на латыни. Оба других священника тут же опустились на колени. Один из них начал читать заупокойную молитву. Мы с Лизарди обменялись взглядами и тоже преклонили колени. Я не знал слов, но тихонько бубнил какую-то невнятицу, от души надеясь, что она похожа на их латинскую белиберду.
– В чем дело? Кто-то умер?
Я медленно обернулся, и кровь застыла у меня в жилах. Матерь Божия! В коридоре возник призрак владельца гасиенды. Он был завернут в одеяло, из-под которого торчали голые ноги.
Падре Идальго отважно обратился к привидению:
– Сеньор, мы молились о вас. Слава богу, amigo, мы боялись, что вы умерли.
– Умер? Умер? Да, я призрак! – воскликнул дон Айала, страшно развеселившись.
Я все еще стоял на
– Сеньор доктор, – сказал он, – с мочой у меня теперь все в порядке: льется потоком. Большое спасибо, но не могли бы вы теперь вынуть эту чертову штуковину?
Он отогнул одеяло и показал торчавший из его члена серебряный катетер.
26
Поскольку мой больной не только остался жив, но и пребывал в добром здравии, необходимость спешно уносить ноги отпала, и я благополучно забыл про «неотложный вызов по медицинской части».
Я решил продолжить ухаживания и наведался к Марине на ранчо, в ее маленький, но уютный casa, домик из трех комнат, с черепичной крышей и очень симпатичным садиком. Хозяйки нигде не было, но я увидел вдалеке ее пасущихся на лугу коней. Славные лошадки; конечно, не чистокровные скакуны вроде моего Урагана, но крепкие, выносливые – как раз такие, каких предпочитают vaquerоs.
Солнце уже поднялось высоко и нещадно припекало, что побудило меня отправиться к находившемуся примерно в сотне шагов от дома пруду. Там, устроившись в тени благоухающей, украшенной пышными цветами плюмерии, я раскурил сигару, предаваясь мечтам о Марине.
Эта женщина не шла у меня из головы с тех пор, как я впервые ее увидел, а поскольку я уже давненько не знал женской ласки, одна лишь мысль о сокровенных местах ее тела сводила меня с ума. Кроме того, что-то в глазах Марины подсказывало мне: ее подлинную женскую страстность никто еще не смог пробудить, и если мне это удастся, то я вызову бурю чувств, с которой мало что сможет сравниться.
Тут я отвлекся от приятных мыслей, заслышав плеск воды в пруду. Всмотревшись сквозь кусты, я увидел в воде обнаженную женскую спину. Я рассмотрел смуглую, как у всех ацтеков, гладкую кожу, длинные распущенные волосы, струившиеся по спине, и испытал неистовое желание.
Некоторое время я, затаившись, созерцал купание нагой красавицы. Потом две какие-то птахи защебетали, возбужденно хлопая крыльями. Марина встрепенулась и огляделась. Я пригнулся и стал наблюдать за ней сквозь кусты. Купальщица не подала виду, что заметила меня, и снова расслабилась в воде, подставив солнцу лицо и грудь. Пожирая глазами ее наготу, я не осмеливался шелохнуться, боясь спугнуть прекрасную индианку, тогда как она лениво, медленно и чувственно поливала пригоршнями воды свои упругие груди и напрягшиеся от прохладной воды соски. Пламя вожделения разгоралось во мне все жарче, и я потихоньку двигался к цели.
Когда Марина появилась из пруда, я вышел из кустов. Она завернулась в белое легкое покрывало из тончайшей хлопчатобумажной ткани, которая не столько скрывала, сколько подчеркивала соблазнительные изгибы ее тела.
– Значит, ты подглядывал за мной? – без лишних церемоний и смущения спросила она.
Я улыбнулся.
– Я просто случайно оказался в том же самом месте и в то же самое время, что и ты.
– Почему же ты прятался в кустах?
– Сперва не хотел тебя пугать, а потом просто не мог отвести глаза. Марина, я мечтал о тебе с того самого момента, как увидел.