Ярость on-line
Шрифт:
Вокруг, обступив дорогу, стояли те же склепы. Могильные камни. Богатые особняки умиротворенно-пастельных тонов: черные окна, двери мореного дуба, вечнозеленые лужайки с декоративными клумбами. Строгие скамеечки. И — все. Ни качелей, ни беседок, ни позабытых на ступенях игрушек. Даже днем здесь не звучал детский смех.
Скамьи и лужайки предназначались для посетителей, дабы те могли посидеть, уважить память умерших… Никто не приходил. Лишь садовник спешно ровнял травяную щетину (безразличную к морозам, жаре и фотосинтезу), что-то лил на клумбы из пластмассовой канистры, после чего отбывал восвояси. Внутри особняков тем временем продолжали в исступлении биться мертвецы. Ворочались в гробах под балдахинами, таращились в оконные стекла, обертывались саваном
Вздрогнув, Волк вернулся к действительности. Еще немного таких упражнений, и придется обращаться к психиатру за квалифицированной помощью. В дурацких фантазиях нет ни толики здравого смысла… Вот и дома оживали. Чем дальше продвигалась колонна, тем больше желтых окон воспламенялось по обе стороны улицы. Фонари, служившие доселе единственными источниками света, стали не нужны.
Взгляд Курта передал изображение в мозг. Там сопоставили изображение, сравнили с «архивными» и, немало удивившись, заключили, что штаб-квартира находится в считанных шагах. Едва Волк переварил этот факт, как уши уловили небезызвестные звуки.
Пальба. Очереди. Одиночные.
Чем ближе, тем, соответственно, громче. Соседский интерес приближался к кульминации. На крылечках сгрудились аборигены — степенные джентльмены, чопорные леди. Богачи, аристократы, промышленники. (Звезды и звездочки к этому раннему часу еще не успели воротиться домой. В отличие от гангстеров.) Самые любопытные подошли к дороге, пугливо выглядывали из-за заборов. Сухопарые господа умело формулировали осуждение, возмущение и неприязнь. «Что за невоспитанные молодые люди и почему они не дают нам спать?» Выражение лица Черепа, вероятно, в данный момент представляло еще более занятную картину. «Сколько трудов, усилий и стараний — псу под хвост! Сколько добрососедских визитов, пирогов и тоскливых бесед…» Восстановить реноме будет крайне непросто.
Один из ближайших домов (№ 78) был безжалостно расстрелян. В фасаде нежного персикового оттенка виднелось около сотни отверстий. Чересчур много для рикошетов и случайных очередей. Недоуменно хмыкнув, Курт рассмеялся. «Всадники», очевидно, ошиблись адресом! Либо, «если уж мы, парни, все равно сюда завернули», решили заодно нанести визит и кому-нибудь еще…
Охранники (вот, кстати, и они!) без труда сдерживали натиск жиденькой оравы старичков. Служебный автомобиль («Служить, задерживать и выдворять») стоял у обочины. Второй, развернувшись под нелепым углом, попирал задними колесами ухоженную лужайку… На крыле красовалась громадная вмятина: решетка «кенгурятника» отпечаталась во всем несокрушимом великолепии. К счастью, без жертв.
К Конторе Ордена, оставив посты, съехались охранники со всей Мертвой Гавани. Вместе с тем они не очень-то рвались к эпицентру событий, обдуманно сохраняя нейтралитет («Нет, спасибо, вы как-нибудь сами — нам за такое премий не дают…»).
«Игрушечные полицейские», — именовал их Череп.
Расступившись вдоль дороги, охранники вытаращились на проезжающий кортеж. Чистые формы, нашивки, рации. Оружие. Все, что требуется для долгой и комфортной службы. «Могильщики, — неожиданно подумал Курт. — Вот они кто. Кладбищенские сторожа. Ежемесячная плата за покой, тишину и безмолвие. Полный сервис. Контракт, дорога, ключи. Располагайтесь, будьте любезны. Не вздумайте ни о чем беспокоиться. Никогда. Это — Мертвая Гавань…» А затем уходят, случайно прихватив ключи…) Стояли, наблюдали (как мертвые ворочаются в гробах), безмолвствовали. Никто не пытался ничего предпринять. Да и что, по сути, они могли предпринять? (Отгонять кладбищенских псов, любителей падали, — вот их работа. «Черепа», «Всадники» — пришельцы из другого мира. Не мертвые, живые. Вне юрисдикции.) «Хаммер» проплывал мимо; Курт сквозь тонированное стекло смотрел на безволосые лица. Встревоженные, взволнованные…
Но отчего-то это беспокойство казалось ему безжизненной маской. С изнанки лиц, сквозь незаметные щели, сквозила безучастность. Пустота могилы.
Волк стиснул челюсти, пытаясь отогнать наваждение Помогли ему в этом оружейные выстрелы. Машины Ордена загородили обзор (водитель — «череп» нетерпеливо барабанил по рулевому колесу), поэтому Курт слабо представлял, что происходит вокруг. В поле зрения — непоколебимый, телесно-розовый монолит — выросла Контора. Фасад испещрен дырами, точно швейцарский сыр («НАШИ КЛОНЫ-КОРОВЫ НЕ ХАЛТУРЯТ! ПОПРОБУЙТЕ — УБЕДИТЕСЬ!»). Многие окна, даром что пуленепробиваемые, разбиты, хотя решетки преимущественно остались на месте. Проем на втором этаже утратил безупречно-прямоугольные контуры, — куда-то, прихватив решетку, пропала сама рама. Вокруг проема образовалось угольно-черное пятно с очертаниями, похожими на дохлого кальмара. Аналогичное обрамление приобрела и входная дверь. Это, впрочем, было совершенно неважно: ключевую задачу дверь выполнила на «отлично». А именно — не позволила «всадникам» проникнуть внутрь.
С ближайшего столба свисали срезанные провода. Спутниковая «тарелка», возвышающаяся на плоской крыше Конторы (единственной задачей антенны, в отличие от Бастилии, было не головизионное вещание, а обеспечение связи — Череп обожал перестраховки), превратилась в сущее решето. Сквозь дыры просвечивал колоссальный Купол. Уж он-то был непрогляден, как перевернутое блюдо.
Взгляд Курта переместился дальше. Забор. Толстые прутья (терновый куст, заледеневший в стальной неподвижности) кое-где немного прогнулись. На острых шипах висели клочья металла. Впередиидущий «джип» свернул в сторону. Открылся вид на ворота. Правая створка болталась на единственной петле. Вторая лежала поперек подъездной аллейки. Газон. Извилистые (скорость, заносы) следы покрышек на вечнозеленой траве. Сорванный дерн, и, как кровоточащие раны, — сырой грунт.
Далее. Обломки мраморных клумб. Влажно-коричневая земля, разноцветные вкрапления лепестков. Источник этого безобразия непринужденно стоял на лужке — серый «опель» с открытым кузовом. Изрешеченный всюду, где возможно. Из-под капота ключом бил белый пар. Осколки стекла, множественные пулевые отверстия.
С пассажирской стороны к стеклу прислонилась чья-то голова. Отверстие в стекле становилось отверстием в черепе. Его окружали трещины — крошечные акведуки, — доверху наполненные кровью. Водитель «опеля» вывешивался из оконного проема. Грудь — на двери. Руки касались жесткой травы. Правая мертвой хваткой сжимала рукоять пистолета. Надпись на дверце сообщала: «Лавка Свенсона. Мясо на ВАШ вкус!» Спина безволосого (Свенсон, кто-то из сотрудников — неведомо) была прострелена в нескольких местах. Кровь струилась по дверце. Слова «…на ВАШ вкус!» разобрать становилось труднее. Чем дальше, тем труднее. Почти невозможно.
А вот последний рубеж.
Стороннему наблюдателю, незнакомому ни с Черепом, ни с новациями в сфере охранных систем, могло показаться, что огонь вел самый настоящий куст. Невысокий, заботливо поддерживаемой формы. Декоративное растение, чье латинское название значит лишь ограниченный круг специалистов-ботаников, выведенное генетическим путем для облагораживания парковых ансамблей… И, конечно, для того, чтобы прятать в зарослях скорострельные пулеметы «мадсен» (11,62 мм, 134 выстрела в минуту, Дания), оснащенные системами самонаведения, камерами, инфракрасными и тепловыми визорами. Горячая, раскаленная добела встреча непрошеному гостю была обеспечена. Парни из «Лавки Свенсона. Мясо на ВАШ вкус!» прочувствовали это в полной мере. «Мадсены» оказались неприятным сюрпризом.
Ствол, увенчанный «мундштуком» глушителя, ходил из стороны в сторону — справа налево, обратно… Замирал. Зеленые ветви, прикоснувшиеся к оружейной стали, пугливо дрожали. Курт поежился. Не очень-то комфортно сознавать, что сейчас своим электронным глазом на тебя смотрит машина — холодно и безразлично. Ее не волнует, что ты собой представляешь, о чем думаешь и о чем мечтаешь. Она даже не мыслит в общепринятом понимании слова. Все, что ее интересует, это перейдешь ли ты заветную межу. Рубеж огня. Алгоритмы примут решение за тысячные доли секунды; машина спустит курок, не испытывая при этом ни мук совести, ни сожаления, ни даже удовольствия. Вообще ничего.