Ярость рвет цепи
Шрифт:
— Тогда пошли.
Доктор зашаркал в противоположном направлении. Там, в закутке, оказалось что-то вроде кухни — стол, раковина, ультрамикроволновка. И даже головизор. Безволосый сунул все три пакета в микроволновку, хлопнул дверцей и ввел программу. Табло начало отсчет — две минуты.
Курт уселся за стол, свесил ноги с табурета. Такие, как он знал, стоят в барах и других заведениях, оборудованных высокими стойками. Но тут Курт возвышался над белой пластиковой столешницей, будто мохнатое изваяние. Капюшон, позабытый, болтался на спине. Он успел порядком надоесть, однако присутствие безволосого, честно признаться,
Доктор тем временем извлекал из шкафчика столовые принадлежности на одного — тарелку, стакан, нож, вилку. Все это он размещал перед Куртом. Тот был так удивлен, что, наверное, ничуть не удивился, глотни безволосый машинного масла из большой канистры…
Микроволновка, пискнув, потушила фонарик. Доктор распахнул дверцу и достал пакеты. Курт внимательно следил, как он берет нож и вскрывает упаковку по специальному шву. Стоило лезвию проделать первый разрез, как в ноздри Курта ударил сочный мясной аромат. Безволосый резал неторопливо, будто проводил сложную хирургическую операцию. Не выдержав, Курт выхватил у него пакет, разорвал когтями, вывалил содержимое на тарелку и принялся за еду. Он все еще сомневался, однако ничего не мог с собой поделать.
Пустой желудок требовал немедленного насыщения. Сегодня он потратил слишком много калорий, и, если не пополнить их запас, последствия могли оказаться плачевными.
Доктор с умилением следил за процессом.
Волк поглощал еду жадно и быстро, но не забывал про приличия — в правой лапе сжимал нож, в левой — вилку. В убежище щенков сызмальства обучали столовому этикету. Курт догадывался, что это, по представлениям старейшины, было призвано усмирить диких предков в душах членов стаи, а также напомнить, что в них гораздо больше человеческого, нежели звериного.
Выпотрошив упаковку, Курт принялся за другую. И закусил овощами. Он чувствовал, как приятное тепло разливается по телу. Думать о том, что, возможно, он собственноручно накачал себя какой-нибудь гадостью, не хотелось.
Безусловно, два живых волка (вернее, на данный момент — полтора) были весьма заманчивым кушем для любого коммерсанта, не говоря о “маргинальных медиках”. Тем не менее природная способность чуять опасность, заглушенная теплой тяжестью в желудке, сосредоточенно молчала. Впрочем, для сомнений было уже поздновато.
Сыто рыгнув, Курт исподлобья воззрился на доктора.
Тот, с хрустом свернув голову пластмассовой бутылке, налил пузырящуюся жидкость в стакан. Поглядев на этот сосуд пару секунд, волк протянул лапу и опрокинул содержимое в раскрытую пасть.
В живом состоянии за него, нужно полагать, можно выручить много больше, нежели за мертвого.
Вот только мысль эта почему-то не успокаивала.
— Где тут можно прилечь? — спросил он, оглядываясь.
— Идем.
Безволосый встал и поманил за собой. Курт сполз с табурета, словно какой-нибудь упитанный моллюск. Доктор ковылял в угол помещения, который был отгорожен от остального пространства полупрозрачной занавеской. Там на расстоянии метра друг от друга стояли три кровати, застеленные белоснежными простынями.
— Для выздоравливающих, — пояснил безволосый. — Пока не смогут уйти на своих двоих… Или пока легавые не махнут на них рукой.
Волк приподнял мохнатую бровь. Доктор кивнул, усмехнувшись.
— Я ведь говорил, что вы далеко не уникальны. Ладно, ложись. — Он вышел и задернул за собой занавеску. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — буркнул Курт.
Его сестра лежала неподалеку, в нескольких метрах. Разноцветные огни по-прежнему мерцали над ее головой. Цвета сменялись, казалось, без всякой последовательности.
Курт задался было вопросом, что она видит, — там, во тьме за сомкнутыми веками. Но, как оказалось, для подобных изысканий разум волка слишком устал. Сегодняшняя ночь, вероятно, была самой длинной в его жизни.
Он разделся и лег на койку, предварительно убедившись, что она не снабжена ремнями, цепями или другими средствами фиксации неподвижного тела.
Момент, когда обрушилась тьма, прошел незамеченным.
Всю жизнь он просыпался подобно распрямившейся пружине. Для волка всегда было загадкой, как можно очнуться ото сна, не сознавая, где ты находишься и что делал тут прежде. Реальность всегда возвращалась в сознание подобно головизионному сигналу — с того места, где прервалась.
Первое, что он увидел, была девственно-белая известь потолка. Откуда-то со стороны доносился тихий монотонный шум каких-то приборов. Обоняние восприняло знакомые больничные запахи. Не утруждая себя ощупыванием, он понял, что все конечности на месте, ничего не болит, не затрудняет движений. Он отлично себя чувствовал — отдохнувшим и свежим.
Внутренний хронометр утверждал, что прошло не более четырех часов. И все-таки Курт, потянувшись к штанам, достал из кармана часы. Прошло три часа и сорок минут. Для здорового молодого волка этого было достаточно, чтобы восстановить силы после долгого ночного марафона.
Курт привстал и поглядел в сторону большого аппарата, под которым лежала волчица. Разноцветные сполохи продолжали выбиваться изнутри.
Доктор обнаружился неподалеку, полулежащим в кожаном кресле. Здоровый глаз был закрыт, оптический имплантант безжизненно чернел. Тонкие губы чуть раскрыты, будто ловушка для доверчивых насекомых. Приподнявшись еще, Курт увидел лежавший на полу многоразовый инъектор — аккурат под свисавшей с подлокотника рукой. Рукав был закатан.
За тонированными окнами заметно посветлело. Рассвет занимался кровавым пожаром — где-то на далеком горизонте. Волк не видел этого зрелища ни разу и все-таки не торопился. Во-первых, встающее светило было скрыто нагромождениями зданий, а также махинами Ульев. Во-вторых, Курт помнил и более красивую зарю — по телевизионным программам и стим-конструктам.
Откинувшись на подушку, он задумался.
Судя по всему, времени оставалось предостаточно. Не вполне лишь было ясно, куда это время девать. Лечение Джейн отнимет еще много часов, не говоря уж о восстановлении сил — как доктор и предупреждал. Можно было оставаться тут, сидеть и ждать, а можно было…
Курт чувствовал, как в душе поднималось раскаяние.
Вчера он был слишком жесток — со своими же сородичами. Вероятно, ему следовало бы самому явиться в убежище, прежде чем его отыщут другие волки. Старейшина наверняка докопался до истины. Все в стае узнали, что молодой Курт пролил кровь этой ночью.