Ярость стрелка Шарпа
Шрифт:
— Может, ради вот этого? — Шарп положил на стол свежий выпуск «Эль-Коррео де Кадис».— Полагаю, сэр, это последний.
— Господи! — Генри Уэлсли схватил газету и принялся читать, торопливо пробегая глазами по колонкам. И чем дальше он читал, тем явственнее проступал румянец на его лице.— О боже…
— Это единственный экземпляр, сэр. Остальное я сжег.
— Вы сожгли…— начал посол, и тут голос его дрогнул, поскольку Шарп, подойдя ближе, принялся раскладывать на столе письма. Одно за другим, как будто сдавал карты.
— Ваши письма, сэр,— все тем же тоном туповатого сержанта сообщил он.— Мы забрали их, сэр. Уничтожили пресс. Сожгли все газеты. И преподали сволочам хороший урок. Как сказал лорд Памфри, сэр, мы расстроили их дьявольские трюки. Вот, сэр.— Шарп положил на стол последнее письмо.
— Господи…— только и смог вымолвить Генри Уэлсли.
— Боже мой…— слабым эхом отозвался лорд Памфри.
— Возможно, сэр, у них остались копии, но без оригиналов доказать ничего нельзя, так ведь? К тому же им теперь не на чем печатать.
— Господи…— повторил посол, переводя взгляд с писем на стоящего перед ним солдата.
— Вор, убийца и поджигатель,— с гордостью сказал Шарп. Посол промолчал, но и отвести глаз от Шарпа не смог.— Вы слышали о таком испанском офицере, сэр, как капитан Гальяна?
Несколько секунд Генри Уэлсли еще таращился на письма и того, кто вернул их ему, потом вздрогнул, словно его разбудили, и кивнул.
— Фернандо Гальяна? Да, конечно. Служил офицером по связи у предшественника сэра Томаса. Прекрасный молодой человек. Это все письма?
— Все, сэр, что там были.
— Боже мой! — Посол вдруг выпрямился, поднялся из кресла и, собрав письма и газету, направился к камину. Бумага занялась моментально. Некоторое время он смотрел на огонь.— Как вам…— начал посол и остановился, решив, что на некоторые вопросы ответа лучше не знать.
— Это все, сэр? — спросил Шарп.
— Я должен поблагодарить вас,— сказал Уэлсли, все еще стоя лицом к камину.
— И моих людей, сэр, всех пятерых. Я отведу их на Исла-де-Леон. Будем ждать корабль, сэр.
— Конечно, конечно.— Посол торопливо подошел к бюро.— Они вам помогли?
— Очень помогли, сэр.
Посол выдвинул ящик, и Шарп, услышав звон монет, сделал вид, что его это не интересует. Генри Уэлсли, не желая демонстрировать щедрость или ее нехватку открыто, завернул деньги в бумагу и протянул сверток капитану.
— Надеюсь, вы передадите вашим солдатам мою благодарность?
— Конечно, сэр. Спасибо, сэр.
— Похоже, вам не мешает как следует выспаться,— добавил посол.
— Вам тоже, сэр.
— Я уже не усну. У нас дела с лордом Памфри, так что придется пободрствовать! — Кошмар остался позади, и Генри Уэлсли чувствовал себя так, словно с плеч свалилось давившее его последние дни тяжкое бремя.— И, разумеется, я напишу обо всем брату. Можете не сомневаться, Шарп. Вы заслуживаете самой высокой похвалы.
— Спасибо, сэр.
— Господи, неужели все кончилось! — Посол еще раз посмотрел на свернувшийся комок почерневших бумаг.— Все позади!
— Только вот леди, сэр…— напомнил Шарп.— Катерина. У нее ведь еще остались письма?
— О нет, нет! — Уэлсли махнул рукой.— Можете не беспокоиться. Это все. Благодарю вас, Шарп.
Шарп вышел. Во дворе он остановился. Принюхался. Серое утро еще напоминало о ночном дожде. Флюгер на сторожевой башне посольства указывал западный ветер. Появившийся невесть откуда кот потерся о ноги, и Шарп, наклонившись, погладил его по спине. Потом развернул бумагу. Пятнадцать гиней. Наверное, посол предполагал, что он даст по гинее солдатам и оставит десяток монет себе. Шарп опустил деньги в карман, так и не решив для себя, можно ли считать такое вознаграждение щедрым. Пожалуй, нет. Тем не менее ребята будут счастливы. Он даст по две гинеи каждому, и они купят себе много-много рому.
— Иди-ка да поищи себе мышку,— сказал капитан коту,— а я займусь тем же.
Нырнув под арку, он прошел в небольшой дворик, где слуги подметали ступеньки и где доили посольскую корову. Задняя дверь дома лорда Памфри открылась. Какая-то женщина вышла за молоком. Выждав, пока она отвернется, Шарп взлетел по ступенькам и быстро миновал кухню с только что растопленной плитой. Взбежав по лестнице, открыл дверь и оказался в выложенном плиткой коридоре. Еще одна лестница, ступеньки которой покрывал мягкий ковер, вела вверх. Шарп поднялся, не обращая внимания на стены, украшенные испанскими пейзажами с белыми домиками, желтыми скалами и голубыми небесами. На площадке его встретила мраморная статуя обнаженного юноши. Статуя была в рост человека, с кивером на голове. За приоткрытой дверью служанка подметала пол. Комната, похоже, была спальней его светлости. Шарп прокрался мимо, и женщина его не заметила. Следующий пролет привел стрелка к площадке, на которую выходили три закрытые двери. Первая открылась еще на одну лестницу, которая вела, должно быть, на половину слуг. За второй обнаружился чулан, забитый мебелью, чемоданами и шляпными коробками. За последней была спальня.
Шарп прокрался в спальню и осторожно притворил дверь. Ставни на обоих высоких окнах были закрыты, и в комнате было сумрачно, но, когда глаза привыкли к темноте, он увидел пустую жестяную ванну, стоявшую перед догорающим камином, бюро, две софы, большой платяной шкаф с зеркальными дверцами и внушительных размеров кровать, скрытую расписанными вышивкой занавесями.
Пройдя по мягким коврам к окну, Шарп раскрыл ставни — перед ним, за крышами городских зданий, раскинулся Кадисский залив, по игрушечным волнам которого скользили, серебря их, косые лучи тусклого солнца, пробившиеся между затянувшими небо облаками.
На кровати кто-то пошевелился и, разбуженный просочившимся через тонкий занавес светом, вздохнул. Шарп шагнул ко второму окну и распахнул ставни. На шести подставках из темного дерева красовались шесть золотистых париков. На софе, рядом с сапфировым ожерельем и парой сапфировых сережек, лежало небрежно брошенное голубое платье. Недовольный стон повторился уже громче, и Шарп вернулся к кровати и откинул занавес.
— Доброе утро,— бодро сказал он.
И Катерина Вероника Бласкес открыла рот, чтобы закричать.