Ящик водки. Том 4
Шрифт:
— А, он хочет открытой дискуссии!
— Да.
— Я тебе говорю ровно о том же — и я хочу открытую дискуссию. Но, поскольку мы уже решили вопрос на сегодняшний момент со свободой слова, то мы знаем, как эта дискуссия будет выглядеть. Приблизительно как сейчас вон пенсионеры друг друга перебивают, орут — долой все льготы, дайте нам бабками, потому что так лучше всем. То есть спасибо партии за ее новую заботу.
— Да.
— Вот приблизительно мы уже видели уровень дискуссии, так что скажи Кахе, что можно на этом сэкономить.
— Давеча мы с тобой ехали в автомобиле в ресторан Il mulino,
— Увы, нам не показывают того, кто бы говорил: «Не трогайте мои льготы, на хер мне ваши бабки. Скоро будет инфляция, и они просто спалятся, как это обычно бывает в таких случаях. Не зря ж объявили про выпуск 5-тысячной банкноты». Хотя проскакивает еще крамола. По ТВ мелькнул плакат в руках пенсионера: «Меняю льготы на доходы Зурабова». Хорошо, да?
— Ну, это он замахнулся… Это нечестно! Это же просто ниже пояса. Мы же писали в прошлом томе, что чиновники себе увеличили зарплату в разы, а учителям — хрен.
— По-хорошему, Зурабову вообще не надо платить. Обеспеченный человек. Он же чисто из любви к государству трудится…
— Для развлечения.
— Ну, как некоторые любят водить машину. Хотя и есть бабки, чтоб нанять шофера!
— Да. Им нравится управлять государством, у них хорошо получается. Зачем же им за это платить зарплату? Я считаю, это глупо. Они сами найдут себе, где заработать. Раз они любят управлять государством.
— Скажи, а что еще было у нас в 2000 году? Чем ты занимался?
— Я? Я расплатился с долгами.
— А на хера ты в них влез?
— Ну как же! 98-й год меня заставил в них влезть.
— А, ну да, ты же потерял тогда двадцатку.
— Да. А потом расплатился с долгами. Еще я в 2000-м наслаждался свободой — у меня же дело было прекращено. Я слегонца начал уже поё…ывать Гуся. Ну, то есть я считал, что у меня жизнь удалась в 2000 году. У меня все плохое закончилось. Это был хороший год… А встретил я его, кстати, в Колорадо.
— Подожди, это Миллениум ты встречал?
— Да. Мы были в смокингах, нам выдали цилиндры, мы в них ходили. Было весело, мы катались на лыжах. У меня был такой номер, в котором даже сауна имелась. Это было очень круто.
— А у меня вот записано, как мы отмечали 23 февраля в 2000-м. С тобой, кстати.
— А, в этом ресторане, что в Коммунистическом тупике!
— Это в другом году. А в тот раз — в ресторане «Суворов». Ну, ты понимаешь — русское оружие, то-се. Были еще у нас Жечков, Авен, Матецкий, Гринберг, Лукьянов, Гафин.
— Мне не понравилось, как мы тогда отметили.
— Как-то, да, вяловато. Поговорили об умном и, не нажравшись, разбежались кто куда.
— А Коммунистический тупик, точно, был в другой раз. Мы в этом тупике с тобой и познакомились.
— Да нет же. В Лужках это произошло. Ты сидел пьяный, уронив голову на стол. А я туда приехал и говорю: «Здравствуйте, коллега!» Ты ответил: «А, вы тоже писатель?» Тонкая была шутка. В разгар дела писателей. А приехали мы в
— Ужас.
— Ни хлеба, ни сала, ни пива… Ни хера. Голяк. Икра и водка.
— Из этого и состоял ваш завтрак.
— Не, я как-то избежал водки в тот момент.
— Ну, ты сильный человек. Держишь себя в руках. Я бы на твоем месте и водки махнул. Она была холодная?
— Ну. Икра и водка — все из холодильника. Кстати, 2000-й — круглая дата. Конец света нам тогда не обещали? Как это бывает в подобных случаях.
— Обещали. До хера чего обещали.
— Но разве ж от них дождешься чего-нибудь? Дурят народ только. Ни коммунизма, ни конца света…
— С этим уже закончили. Эта мулька уже не проходила к тому моменту, коммунизм уже был неинтересен.
— Еще в 2000-м у меня было такое мероприятие регулярное, как ходить в баню в одну такую закрытую. С Пелевиным. Он тогда был очень актуален. Еще я в Чили ездил в 2000 году. Я много тебе рассказывал.
— Ну про Чили я даже свой комментарий написал.
— Хоть я там мало был, понял — это очень увлекательная страна.
— Хорошая, хорошая. Мне нравится. Она вот то, что называется зловещий урок.
— Чили — это такая тема… Тема колбасы. Если Россию представить себе в виде батона телячьей колбасы и ее порезать на… не знаю как это по-русски, в русском многих нужных слов попросту нет (нам приходится обходиться без слов «дискретность», «фрустрация», «слайс» вот тот же, или, допустим, элементарный cantab) — на слайсы, то Чили — это такой тонкий slice, от севера до юга. Там и тундра, и ледяные пустыни, и тропики, и как у нас тоже есть. И туда тоже, как в Россию, немцы ехали на службу.
— Ехали медведи на велосипеде, а за ними кот задом наперед. У меня сейчас сын очень любит этот мультик. Называется «Стихи Чуковского». Ему все время включают, и он смотрит. А за ним комарики на воздушном шарике. Едут и смеются, пряники грызут.
— А еще я в 2000-м выступил в роли фотомодели.
— Лиха беда начало.
— С Хайди Холлинджер я провел съемку.
— Она вроде в Канаду уехала? Как она, кстати, поживает? Все такая же?
— Нет. Уже очень умеренная. Так, значит, тогда она снимала альбом «Русские». И я у нее снялся по алфавиту на букву «Р» — репортер. И она издала этот альбом. Для потомков. А потом я придумал и другой сюжет. Помнишь, была реклама — «Надо чаще встречаться», и там люди пьют пиво? А Хайди была беременная как раз. Она с пузом, ну и я, значит, с пузом. Я привез в студию пива и такую кружку советскую пивную, налил… И мы стоим топлесс, уткнув живот в живот, и кружка пива в одном варианте в моей руке, в другой — в ее. И соответственно подпись: «Надо чаше встречаться». Тонкий, как ты понимаешь, юмор. И вот в тот момент, поскольку мы оба в кадре, надо, чтоб кто-то нажал кнопку. И тут как раз идет Костя Боровой. Я его прошу помочь, он жмет копку, как прохожий японский турист, и уходит. Каково же было мое удивление, когда, открыв журнал «Лица», я увидел эту карточку с подписью: фото Константина Борового. Ничего, да?