Яшмовая трость
Шрифт:
Андре Жиду
ОДЕЛЕТТА
Мне маленького тростника довольно было,
Чтобы заставить трепетать высокую траву,
И целый луг,
И ивы,
И ручеек поющий тоже;
Мне ручейка довольно было,
Чтобы заставить петь весь лес.
Прохожие мою слыхали песню
В глубинах сумерок сквозь собственные мысли,
Чуть слышную
То близко, то вдали...
Прохожие, сквозь собственные мысли,
Прислушавшись на дне самих себя,
Ее услышат снова и будут слушать долго
Ее напев.
Мне довольно
Тростинки, срезанной у водоема,
Куда однажды пришла Любовь,
Чтоб отразить свой лик,
Серьезный и заплаканный,
Чтобы заставить плакать прохожих,
Дрожать траву и трепетать ключи;
И я дыханием тростинки заставил петь
Весь лес.
ОДЕЛЕТТА ІІ
Нет у меня ничего,
Кроме трех золотых листьев и посоха
Из ясеня,
Да немного земли на подошвах ног,
Да немного вечера в моих волосах,
Да бликов моря в зрачках...
Потому что я долго шел по дорогам
Лесным и прибрежным,
И срезал ветвь ясеня,
И у спящей осени взял мимоходом
Три золотых листа.
Прими их. Они желты и нежны
И пронизаны
Алыми жилками.
В них запах славы и смерти.
Они трепетали под темным ветром судьбы.
Подержи их немного в своих нежных руках:
Они так легки, и помяни
Того, кто постучался в твою дверь вечером,
Того, кто сидел молча,
Того, кто уходя унес
Свой черный посох
И оставил тебе эти золотые листья
Цвета смерти и солнца...
Разожми руку, прикрой за собою дверь,
И пусть ветер подхватит их
И унесет!
ОДА ІІ
Часы Жизни поют и проходят,
Одинокие или парами,
Часы радости или горя,
Юные или старые.
Их руки сплетаются
В вереницу дней.
Иногда один из них, улыбаясь или рыдая,
К губам подносит
Цветок экстаза или цветок каприза,
Который вянет после;
И все они поют и проходят.
Это Часы Жизни.
Часы Прошлого думают о чем-то,
Всеми брошенные,
На них платья из тяжелого шелка,
Они сидят в тени,
Они держат тусклое зеркало
И глядят в него подолгу
И не могут себя найти.
Иногда они говорят, и тогда их слова
Шуршат глухо, как мертвая листва.
У них ключи, которыми не открыть ни одной двери,
Ни один из них больше ни во что не верит.
Холодно
И самый старый дрожащей губой
Пьет из треснувшей чаши,
Тонкой и светлой,
Воду слез и пепла.
Часы Любви прекрасны и молоды,
Вот они.
Поглядите!
Что им солнце над рекой или блеск холода,
Звездное небо или дождь сердитый,
Розы прошлого или шипов уколы,
Что им зеркало, ключ от двери, или вечер в тени,
Или платье из шелка тяжелого?
Вот они.
Вот они дремлют, лежа,
Неподвижные, слепые, покорные,
Но Любовь стоит над их ложем.
Иногда раздаются легкие шорохи
Ее таинственных крылий.
Обнаженная, она поет над ними,
И они слушают,
Как Любовь говорит с их слепыми душами.
Из книги ГЛИНЯНЫЕ МЕДАЛИ
(Les Medailles d'Argile)
1900
Памяти Андре Шенье
Снилось мне, что боги говорили со мною…
Снилось мне, что боги говорили со мною:
Один, украшенный водорослями и струящейся влагой,
Другой с тяжелыми гроздьями и колосьями пшеницы,
Другой крылатый,
Недоступный и прекрасный
В своей наготе,
И другой с закрытым лицом,
И еще другой,
Который с песней срывает омег
И анютины глазки
И свой золотой тирс оплетает
Двумя змеями,
И еще другие...
Я сказал тогда: вот флейты и корзины —
Вкусите от моих плодов;
Слушайте пенье пчел
И смиренный шорох
Ивовых прутьев и тростников.
И я сказал еще: Прислушайся,
Прислушайся,
Есть кто-то, кто говорит устами эхо,
Кто один стоит среди мировой жизни,
Кто держит двойной лук и двойной факел,
Тот, кто божественно есть —
Мы сами...
Лик невидимый! Я чеканил тебя в медалях
Из серебра нежного, как бледные зори,
Из золота знойного, как солнце,
Из меди суровой, как ночь;
Из всех металлов,
Которые звенят ясно, как радость,
Которые звучат глухо, как слава,
Как любовь, как смерть;
Но самые лучшие — я сделал из глины
Сухой и хрупкой.
С улыбкой вы будете считать их
Одну за другой,