Ясный берег
Шрифт:
то, зайдя в четвертую бригаду, он поймал злой и
страдальческий взгляд Нюши; ему стало стыдно, что он о ней
забыл.
— Помню, помню!—сказал он на ходу.— У тебя как
насчет комплекта?
— Неполный!—торопливо ответила Нюша.— Трех
недостает мне до комплекта.
— Подумаем,— сказал Коростелев.
В конце лета было разбито одно из стад третьей
бригады. Нюше дали из этого стада трех коров класса
«элита»: Мушку, Грацию и Стрелку.
И
Главный ее расчет был на Мушку, которая должна
была отелиться раньше всех. Но Мушка выкинула.
«Уж такая я несчастливая! — с горечью думала Ню-
ша.— Другим везет, а мне нет. Но я это невезенье
перешибу! Я ему не поддамся!»
Она не верила, что выкидыш у Мушки получился от
силоса. Мушка корова славная, простая, без фокусов;
ничего бы ей от силоса не сделалось. Другая тут какая-
нибудь причина. На собрании, когда критиковали Беки-
шева за этот злосчастный силос, Нюша попросила слова
и высказала свое мнение. Но на нее закричали,, доярки:
что она понимает! Если бы понимала, не дала бы корове
силос за десять дней до отела, исправила бы ошибку
Бекишева. Нюша переп>галась — вот сейчас отберут у
«ее Мушку, а заодно и Грацию со Стрелкой. Но
директор Дмитрий Корнеевич сказал: она этот урок учтет;
она, товарищи, работник старательный... Золотой человек
директор Дмитрий Корнеевич.
Сейчас Нюша очень возбуждена.
— Я у вас немножко посижу,— говорит она Настасье
Петровне,— можно?
Две ночи о«а караулила Грацию. И вот все спокойно,
можно идти домой. Но дома уже спят, да и днем там
разговаривать не с кем, все заняты своим делом. А Нюше
хочется разговаривать — Настасья Петровна знает, о чем.
— Садись, досиди.
Она приносит Нюше скамеечку. Нюша садится у
двери, охватывает руками худенькие колени и начинает
издалека: да, интересно, как назовут теленочка, на букву
«р» называли весь год, уже и не придумать ничего. Вот
недавно назвали — Разводящий, Рея и Рогнеда, а еще
как можно?.. Лампочка, затененная жестяным колпаком,
освещает поднятое некрасивое личико Нюши, свет
отражается в ее запавших от бессонницы глазах... Настасья
Петровна отвечает: «Ну, мало ли, придумают...», а про
себя улыбается: все, все написано на запрокинутом лице
Нюши, в ее вдохновенных глазах. Поговорим о кличках,
а там перейдем на другое.
Вот Нюша рассказывает про комсорга Таню, что та
определенно влюблена в Бекишева, все заметили.
— Сплетни, можег,-— говорит Настасья
— Ну, как же!—горячо говорит Нюша.—Если все
заметили.
Они разговаривают полушолотом — телята спят,
громко нельзя.
— Плохо ее дело,— говорит Настасья Петровна.— Он
с женой хорошо живет. Ничего у Тани не выйдет,
кроме слез.
— А вот интересно,— говорит Нюша,— я полюблю
кого-нибудь или же нет?
Дошли до самого главного разговора.
— Неужели обязательно все любят? — спрашивает
Нюша, глядя в потолок и покачиваясь.— Я не верю.
Настасья Петровна встает и идет посмотреть на
новорожденного. Он спит спокойно; она поправляет на нем
одеяльце и возвращается.
—- Спит? — спрашивает Нюша.
— Спит; посмотрел глазочками и опять заснул.
— Вот я говорю,— продолжает Нюша,— наверно, не
все любят. Есть чересчур гордые или чересчур занятые —
они не любят.
Еще что-то говорит Нюша. Настасье Петровне лень
вслушиваться, она смотрит на Нюшу и думает: вон как
тебя скрутило, девушка; сказать, может, Мите? Не очень-
то красивая, немножко шалая — ну, что за горе? Может,
с этой некрасивой и шалой он всю жизнь счастлив
будет. Как будто в красоте дело...
Нет, незачем Мите говорить: пусть сам ищет и
находит, что ему надо...
— Насчет себя лично я чувствую, что никогда не буду
любить,— говорит Нюша, вставая.— Я чересчур гордая^
Она накидывает платок так, что остаются открытыми
волосы над лбом и маленькое ухо с малиновой ягодкой
сережки; стоит, крепко прижав к груди руки, в которых:
держит концы платка, глаза сияют, как алмазы... «Ох?
как еще любить будешь,— думает Настасья Петрович,—
любовь в тебе — через край...»
Нюша уходит наконец. Настасья Петровна, поджидая
веттехника, прохаживается по профилакторию, потом вы
ходит во двор.
Вызвездило. Земля белеет, словно присыпанная
солью: подморозило, зима идет. Почему-то девичьи речи
Нюши растревожили Настасью Петровну,— с чего бы,
зачем? «Вот этого у меня никогда не было,— думает
она,— не было, не было... И не будет. Я уже старая».
Старая? А что такое старость?
«Но ведь я старости не чувствую,—думает Настасья
Петровна.— Мне и работа в охоту, и хожу легко, и
посмеяться рада.
Что же такое старость? Где она? Что поясница иной
раз болит? Л у молодых разве никогда ничего не болит?
Вот мои руки — разве они хуже, чем были раньше?