Явка до востребования

Окулов Василий Николаевич

Прошло еще полмесяца, мне присвоили звание майора. Серьезное и смешное в жизни всегда где-то рядом. По случаю объявления о досрочном присвоении очередного воинского звания был собран весь отдел. Яков Павлович, начальник отдела, опытный разведчик, участник войны, человек исключительной порядочности и доброты, скомандовал: «Товарищи офицеры!» Все встали, и он зачитал приказ о присвоении мне воинского звания. Я, как положено по Уставу, ответил: «Служу Советскому Союзу!» Товарищи стали меня поздравлять, а Яков Павлович, выждав минуту, сказал, улыбаясь: «Подождите, еще не все», — и дал слово сотруднику отдела кадров.

Василий Афанасьевич, старый служака, встал, застегнул на все пуговицы пиджак

и, чуть стесняясь, сказал: «Как-то случилось, что Василий Николаевич прослужил девять лет, дослужился до майора, получил не только ведомственные, но и государственные награды, а Присягу на верность Отечеству до сих пор не принял». Тут посыпались шутки в адрес отдела кадров. А он, вынув из папки текст Присяги, передал его мне. Снова команда: «Товарищи офицеры!» Я, зачитав текст, поклялся верой и правдой и до последней капли крови защищать Социалистическую Родину и в подтверждение своих слов расписался под документом. В этот момент я и стал настоящим офицером Советских вооруженных сил.

По возвращении из командировки офицер, как правило, едет отдыхать, а кадры и руководство решают вопрос о его трудоустройстве. Но я предпочел, не медля, приступить к работе, так как вопрос о жилье решался трудно, и надо было, как тоща говорили, «держать руку на пульсе».

Отправив детей в загородный детский сад, а жену лечиться в Железноводск, я занял освободившуюся должность во французском направлении европейского отдела. Но долго там не задержался. В Главке шла реорганизация — создавались два новых подразделения и шло перераспределение функций между некоторыми из существующих отделов. В результате мне пришлось поработать несколько месяцев во вновь создаваемом отделе «Д» (дезинформация), а потом перейти в отдел внешней контрразведки, куда были переданы дела, которыми я занимался в Париже.

Спустя 5–6 месяцев мне было сказано начальством, что, в соответствии с планом ротации оперативного состава за границей, в конце 1961 года мне предстоит командировка в Рим заместителем резидента по контрразведке. Поэтому, не спеша, но и не откладывая, надлежит готовиться к работе в этой стране: изучать ее историю, внешнюю политику, доучить итальянский язык и многое другое.

Надо признаться, что после пятилетнего пребывания в Париже вживаться в нашу действительность было не просто. В первую очередь это касалось службы: в 18.00 опечатывать сейф, сдавать ключи дежурному и идти домой, не думая о наружном наблюдении, не проверяясь многократно в пути. Приятно было сознавать, что впереди целый вечер, свободный от служебных забот и хлопот. Правда, так было не всегда. О делах мы думали и дома, такова уж наша профессия. Как говорил мой приятель Григорий: «Василь, ты спи и думай!» И будь ты хоть за тридевять земель, а помнишь и думаешь о друзьях-товарищах, что живут вдали от дома, не зная порой ни сна, ни покоя, и, несмотря на расстояния, ты связан с ними какими-то невидимыми нитями.

Служба в те годы была у пас хоть и с нормированным рабочим днем, но весьма напряженной. Много было командировок и за границу, и по стране. Несколько раз в 1960–1961 годах выезжал в Киев для встреч с парижскими связями, прибывавшими в СССР по различным каналам.

Осенью 1961 года я неделю провел в Представительстве КГБ СССР при МГБ ГДР, находившемся в пригороде Берлина — Карлсхорсте. На закрытой для посторонних территории за высоким забором в трехэтажном здании бывшего военного госпиталя находились само Представительство, рядом жилые дома его сотрудников, поликлиника, гостиница «Волга», продуктовые, промтоварные и книжные магазины, парикмахерская и прочие необходимые бытовые учреждения. Неподалеку от этого места сохранилось историческое здание Военно-инженерного училища, в стенах которого в мае 1945 года был подписан Акт

о безоговорочной капитуляции Германии.

В Берлине мне предстояло восстановить связь с агентом, с которым я работал в Париже. В силу ряда не зависящих от нас обстоятельств связь с ним была потеряна. После ряда проверочных мероприятий я перехватил его у его дома и договорился о месте и времени встречи. В дальнейшем я получил от иностранца представившую интерес информацию, поставил задачи на будущее, и мы совместно выработали новые «постоянные» условия связи, пригодные для использования их в любом другом городе.

2. И СНОВА ПАРИЖ

В сентябре 1961 года меня направили в Париж под прикрытием сотрудника пресс-службы советской выставки. Цель командировки — восстановление связи с молодым и перспективным для нашей Службы французом. Никто из моих коллег этого человека не знал, а он, после возвращения из Африки, куца был командирован по линии военного ведомства, на обусловленную встречу не вышел. Главная трудность состояла в том, что его вначале нужно было найти. Но ни места работы, ни места жительства его мы не знали.

Прикрытие сотрудника пресс-службы было для меня в этих условиях весьма удачным, так как каких-либо трудоемких и, главное, постоянных обязанностей у меня не было, и я мог распоряжаться временем по своему усмотрению.

Прошло более двух лет после того, как я покинул Париж. Уезжал с сожалением: там оставались друзья и были хорошие «заделы» на будущее. И мне казалось, что, вернувшись в город, где все знакомо, где прошли без малого пять лет напряженной работы, буду на седьмом небе от счастья, а, прилетев туда, радости не почувствовал. Была, конечно, радость встреч с друзьями, а сам Париж не радовал: все красиво, все цветет и благоухает, но в то же время нет ощущения новизны, чего-то необычного. Захожу в кафе. И тут же слышу: «Бонжур, месье, как вы долго у нас не были. Что было с вами?» И так всюду. И подумалось: все то же, ничего нового!

Устроившись в номере отеля «Аркад», побывав в павильоне, где монтировалась выставка, и поближе познакомившись с ее сотрудниками, начал поиск нужного мне человека.

Вначале я обошел кафе, которые обычно посещают сотрудники ведомства моего знакомого. Там я его не встретил. Ходить туда каждый день было опасно, так как большинство посетителей знают друг друга, и регулярное появление нового человека незамеченным не осталось бы. Была также опасность, что, увидев меня, молодой мой друг от неожиданности растеряется и допустит какую-либо оплошность. Да и уверенности в том, что он остался на прежнем месте, у меня не было.

Попытка найти его парижский адрес успехом тоже не увенчалась. Остался последний вариант — поездка в Страсбург, к его бабушке, адрес которой у меня был. Далековато, по делать нечего. И ранним утром мы с одним из сотрудников резидентуры отправились в пуп".

На место, небольшую деревушку километрах в десяти от города, приехали часов в 5–6 вечера, и я тут же пошел по нужному мне адресу. Дома оказалась только бабушка моего друга: маленькая, добродушная и для своего возраста очень подвижная старушка с черным от солнца и ветра лицом. Говорила она на каком-то мало понятном мне франко-немецком языке, но сама французский понимала отлично. Я представился другом её "умного и хорошо воспитанного" внука, вручил ей заранее приготовленные подарки. Старушка оказалась разговорчивой, и через 30–40 минут я уже знал, что мой знакомый, вернувшись из Африки, служит в морском флоте, женился и у него растет сын. А его жена — "очень умная молодая дама" — профессор в Сорбонне. Живут они в Париже, в одном из университетских городков. Достав пухлую книгу для записей, она показала мне, где записан их адрес.