Языческий лорд

Корнуэлл Бернард

Канал повернул на запад, потом на север, потом снова на восток, и Полуночник четыре раза задел дно, до того как мы достигли полосы более глубоких вод, что огибали восточный берег острова.

— Подойдет, — сказал я Финану, мы сделали несколько взмахов веслами, и нос корабля уткнулся в песок. — Пока это будет нашим домом, — объявил я своей команде.

Это было мое новое королевство, моя земля, мой кусок омытого морем и продуваемого ветрами песка на краю Фризии, и я буду удерживать его, пока какой-нибудь более сильный

враг не решит прихлопнуть меня, словно муху.

А это случится, если я не найду больше людей, но сейчас мне просто нужно было чем-то занять этих, так что я послал сына с дюжиной человек собрать на близлежащих песчаных берегах плавняк, чтобы мы могли построить хижины. На остров уже вынесло несколько бревен, и я смотрел, как Осферт сооружает кров для Ингульфрид.

Мой сын принес еще древесины, достаточно, чтобы развести костер и построить укрытие, и в ту ночь мы пели, усевшись вокруг огромного пламени, изрыгающего искры в звездное небо.

— Хочешь, чтобы все узнали, что ты здесь? — задал вопрос Финан.

— Они и так уже знают, — ответил я. Днем мимо нас прошла пара лодок, и новости о нашем прибытии распространятся по островам и дальше, вдоль болотистого побережья.

Танквард, тот человек, что бросил нам вызов прежде, возможно, снова появится, хотя я сомневался, что он захочет драться. Несколько дней мы пробудем тут в мире, как посчитал я.

Я заметил, что Финан беспокоится обо мне. Он мало говорил весь вечер и не присоединился к пению. Ирландец все время бросал на меня взгляды.

Как я подозревал, он знал, что меня беспокоит. Это не был мой кузен или те, кого он мог послать против меня. Мои опасения были гораздо шире и глубже: неспособность понять, что делать дальше.

Я не имел представления, как поступить, хотя что-то мне пришлось бы сделать. Я вел за собой команду, у меня был корабль, а у всех нас — мечи, и мы не могли просто гнить на пляже, но я еще не знал, куда их повести. Я был в растерянности.

— Ты поставил часовых? — в разгар ночи спросил Финан.

— Я сам постою на страже. Чтобы убедиться в том, что все знают, что леди Ингильфрид здесь не для их удовольствия.

— Это они и так знают. А кроме того, проповедник убьет любого, кто на нее взглянет.

Я засмеялся. Проповедником называли Осферта.

— Он и правда как зачарованный, — тихо произнес я.

— Бедный ублюдок влюбился, — заявил Финан.

— И вовремя, — отозвался я, а потом мягко похлопал Финана по плечу. — Поспи, дружище, и хорошенько выспись.

Я шел по пляжу в темноте. На этой стороне острова волны разбивались со слабыми хлопками, хотя я мог расслышать, как с западной стороны дюн тяжело накатываются более крупные волны.

Костер медленно догорал, пока от него не остались лишь тлеющие угли, а я все еще брел по пляжу. Был отлив, и Полуночник казался темной тенью, склонившейся к песку.

Я хлафорд, лорд. Лорд должен заботиться о своих людях. Он одаривает их золотом, серебром и драгоценными браслетами. Он должен накормить своих людей, предоставить им кров и обогатить, а взамен они служат ему и превращают его в великого лорда, чье имя произносят с уважением. А лорд моих людей был бездомным, господином песка и пепла, владельцем единственного корабля. И я не знал, что делать.

Саксы ненавидели меня, потому что я убил их аббата. Датчане никогда мне не доверяли, а кроме того, я убил сына Сигурда Торрсона, и Сигурд, друг Кнута Ранульфсона, поклялся отомстить за эту смерть. Рагнар, который поприветствовал бы меня как брата и отдал бы половину своих богатств, умер.

Этельфлед меня любила, но она любила и свою церковь и была не в силах защитить меня от тех мерсийцев, что подчинялись ее мужу, с которым она не жила.

Она находилась под защитой своего брата, Эдуарда Уэссекского, и он, возможно, был бы мне рад, хотя и потребовал бы выплатить виру за смерть священника и принудил бы к унизительному извинению перед своими церковниками. Он бы не дал мне земли. Он мог меня защитить и использовать как воина, но я не был бы лордом.

А я старел. Я это знал, это ощущали мои кости. Я был в том возрасте, когда люди ведут за собой армии. Когда они стоят в задних рядах стены из щитов и предоставляют сражаться молодым воинам впереди.

В моих волосах серебрилась седина, а в бороде была белая прядь. Я был стар и ненавидим, я был изгоем и находился в замешательстве, хотя у меня бывали времена и похуже. Дядя однажды продал меня в рабство, и то были тяжелые времена, не считая того, что я встретил Финана, и мы пережили это вместе, и Финан с удовольствием прирезал того ублюдка, что нас заклеймил, а мне досталась радость убить того ублюдка, что меня предал.

Христиане рассказывают о колесе судьбы, об огромном колесе, которое постоянно крутится и иногда поднимает нас вверх, на солнечный свет, а иногда тащит вниз, в грязь и дерьмо.

Там то я сейчас и был, в дерьме и навозной жиже. Так что, может, остаться здесь, думал я. Бывают вещи и похуже, чем править несколькими островами во Фризии. Я не сомневался, что смогу победить Танкварда, забрать тех его людей, что выживут, себе на службу, а потом сковать небольшое королевство песчаных дюн и тюленьего дерьма. Эта мысль вызвала у меня улыбку.

— Осферт говорит, что на самом деле ты не убьешь моего сына, — произнесла она за моей спиной. Я развернулся и посмотрел на Ингульфрид. Она стояла в тени дюны. Я промолчал. — Он говорит, что на самом деле ты добрый человек.

Я рассмеялся.

— Я оставил больше вдов и сирот, чем кто-либо, — возразил я. — Так поступают добрые люди?

— Он говорит, что ты порядочный и честный человек и… — она помедлила, — и упрямый.

— Упрямый — это верно.