Языческий лорд
Шрифт:
Для копчения лучше всего подходит сырая древесина, но у нас ее не было, поэтому мы смешали подсушенные коряги с водорослями, разожгли костры и предоставили дыму коптить небо.
Полуночник нуждался в уходе. У меня было мало принадлежностей для починки, но корабль почти не нуждался в ней, мы проверили все обводы, залатали дыру в парусе и очистили корпус во время отлива. Во время таких же отливов я взял дюжину человек и воткнул ивовые слеги на песчаных отмелях.
Это была тяжелая работа. Нам пришлось вырыть ямы в песке, который заливала вода, и как только мы делали яму, вода и песок тут же
На островах и дюнах не было скал, так что мы использовали камни балласта с Полуночника, заменив их песком. Его осадка станет более высокой, но я рассчитывал, что всё будет в порядке.
Это заняло два дня, но теперь ивовые прутья были видны над водой и во время прилива, хотя некоторые покосились от течения, а пару унесло прочь, зато остальные обозначали проход через предательские отмели к острову, служившему нам убежищем. Путь, по которому может прийти враг.
И он пришел. Это был не Танквард. Он знал, что мы вернулись, пару раз я видел, как его корабль проходит мимо, но он не хотел впутываться в неприятности и проигнорировал нас.
Это случилось в последний наш день на острове, в прекрасное летнее утро. Тогда то и появился этот корабль. Как раз когда мы отплывали. Мы сожгли наши укрытия, загрузили вяленое мясо на борт Полуночника и теперь тянули якорный камень и вставляли в уключины весла, и тут появился он, корабль, готовый сражаться.
Он пришел с запада. Мы наблюдали, как он приближается, и видели яркую голову зверя на его высоком носу. Дул западный ветер, и корабль шел под парусом, и когда подошел ближе, я различил вышитого на плотном парусе орла. Это был гордый и прекрасный корабль, заполненный воинами, в чьих шлемах отражалось солнце.
В тот день я не знал, что это за корабль и кто им командует. Датчанин, как я полагал, и, может, то был датчанин, который желал получить награду, обещанную моим кузеном тому, кто меня убьет.
А может, это был просто проходивший мимо хищник, увидевший легкую добычу, но кем бы он ни был, он заметил наш корабль, что был меньшего размера, увидел, как Полуночник хочет покинуть острова и как мы гребли в сторону того конца канала, что я отметил прижатыми камнями ивовыми слегами.
И он загнал меня в ловушку. Он быстро приближался, подгоняемый ветром в усиленном веревками парусе с гордым орлом. Всё, что ему нужно было, это лишь направиться в канал и врезаться своим большим корпусом один из наших бортов, расщепить нам весла или просто столкнуться с нами, борт к борту, и впустить своих воинов в брюхо Полуночника, и там перебить нас, превосходя числом. А так наверняка и было, ведь корабль был вдвое больше по размеру, и команда должна была быть вдвое больше.
Я наблюдал, как они приближаются, пока мы гребли, и выглядел корабль великолепно. У него была драконья голова, покрытая золотом, а в парус с орлом вплетены алые нити, сине-золотое знамя на верхушке мачты развевалось в лучах солнца. Вода у носа пенилась белыми барашками.
Воины были в кольчугах, с оружием и с щитами. Они пришли, чтобы убивать, и корабль вошел в отмеченный ивовыми слегами канал и заметил, что мы не сможем сбежать, и я услышал, как его команда загудела, настраиваясь на резню.
А потом последовал удар.
Ивовые слеги привели корабль на песчаную отмель, вот почему я так тщательно их разместил.
Он приблизился и врезался в мель, мачта треснула и сломалась, парус упал на нос, а за ним последовала и тяжелая рея с расщепленной мачтой.
От удара людей отбросило вперед, а тяжелый корпус завяз в песке. Лишь мгновение назад это был гордый корабль, охотник в поисках дичи, а теперь лишь обломки с задранным над песком носом, заполненные людьми, пытающимися встать на ноги.
А я повернул рулевое весло Полуночника, и мы покинули отмеченный канал и вошли в настоящий, огибающий с юга ту отмель, на которой сел на мель гордый корабль. Мы гребли медленно, чтобы подразнить злополучного врага, мы прошли от них как раз на расстоянии броска копьем, и я приветственно им помахал.
А потом мы вышли в море.
Ингульфрид с сыном держались поблизости от меня, рядом был и Финан, а мой сын и другие воины сели на весла. Нам сияло солнце, а вода блестела, весла погрузились в нее, и мы рванулись вперед.
Чтобы творить историю.
Глава седьмая
Колесо судьбы повернулось. Я не знал этого, потому что большую часть времени мы не чувствуем, как оно движется, но пока мы плыли из Фризии в этот яркий летний день, оно быстро вращалось.
Я направлялся обратно в Британию. Туда, где меня ненавидели христиане, а датчане не доверяли мне. Я возвращался, потому что инстинкт подсказал мне, что долгий мир закончился.
Я верил в то, что инстинкт — это глас богов, но не был вполне уверен, что боги говорят мне правду. Боги тоже могут лгать и обманывать, они играют с нами. Я беспокоился, что по возвращении мы найдем мирную землю, на которой ничего не изменилось, и потому был осторожен.
Если бы я был совершенно уверен в этом послании богов, то направился бы на север. Я подумывал об этом. Я хотел обогнуть северную оконечность земли скоттов, а потом пойти на юг, мимо суровых островов к северному побережью Уэльса, и на восток, где впадали в море реки Ди и Мерз.
Вверх по Ди совсем недалеко до Честера, но хотя я и подозревал, что Хэстен укрывает семью Кнута, у меня не было доказательств. И кроме того, какие надежды я мог питать со своей маленькой командой против гарнизона Хэстена, укрытого за грозными римскими стенами Честера?
Потому я поступил благоразумно. Я отправился на запад, туда, где надеялся оказаться в безопасности и раздобыть какие-нибудь известия. Полуночнику пришлось идти на веслах, потому что ветер был встречным, и весь день мы медленно продвигались лишь с двадцатью гребцами, чтобы люди могли сменять друг друга. Я тоже разделил с ними труд.
Ночь была ясной, мы плыли в одиночестве под бесчисленными звездами. Меж звезд разлилось молоко богов, и этот светящийся свод отражался в волнах.
Мир был создан в огне, а когда работа была закончена, боги собрали остатки угольков и искр и разбросали их по небесам, и я никогда не переставал удивляться величию этого сияющего свода млечного пути.