Язычник эры Водолея
Шрифт:
Интересно, за сколько бы сегодня можно было продать этот листок? Если бы, конечно, он сохранился.
Да, я еще и еще раз благодарен моим друзьям за то, что они не дали мне засохнуть даже в моей эстрадной популярности. И когда я оглядываюсь на нашу молодость, я понимаю, что мы ее прожили
ОХРЕНИТЕЛЬНО!
Фрагменты автобиографии, www.zadornov.net
За то, что до сих пор чувствую себя в душе студентом, я благодарен Московскому авиационному институту. Эти три буквы — МАИ — улучшают мне настроение быстрее, чем любая буддистская мантра.
Конечно, под влиянием Вовки Качана и Лени Филатова
В те годы было мало телевизионных каналов, и КВН смотрели практически все. Рейтинг был стопроцентным! Выше, чем в наше время у президента в новогоднюю ночь. Естественно, в МАИ и в Доме культуры МАИ удивились, когда увидели на экране мое лицо. Пригласили в Театр миниатюр. Стараясь подражать в остроумии Лене Филатову, я попытался сварганить для этого театра свою первую миниатюру — пародию на КВН. Там были такие шутки, которые я помню до сих пор. Например: «Начинаем разминку! Команда слева подпрыгивает, а команда справа приседает! Жюри, ваши оценки?» — «Жюри посовещалось, и я как председатель решил: команда справа победила, потому что она подпрыгивала выше, чем приседала команда слева!» В этой миниатюре я впервые появился в ДК МАИ на сцене — играл… Маслякова! Да, уже в то время Масляков был популярным ведущим. Масляков был всегда! Он всегда «зажигал», и дай ему Бог зажигать и впредь нашу молодежь!
За эту миниатюру я был неоднократно отмечен различными почетными грамотами. Мне нравились почетные грамоты, ими здорово было заклеивать стены в местах разорвавшихся обоев в моей комнате коммунальной квартиры.
Я настолько увлекся самодеятельностью, что некоторые преподаватели даже стали завышать мне оценки за мою растущую популярность. Конечно, были и провалы. Например, однажды, в подражание Мрожеку и Олби, я написал пьесу в тональности очень модного в то время на Западе театра абсурда. Я никогда более нигде не видел такого эффекта. Когда мы закончили ее играть, не раздалось ни одного аплодисмента. В сюжете было все так запутано, что никто из зрителей даже не понял, что спектакль закончился. Пришлось мне как автору выйти и объявить, что, извините, все. Даже после этого зрители не поаплодировали. Молча встали и разошлись по домам. Вечером после этого хотелось плакать.
Благодаря самодеятельности меня на факультете стали считать незаменимым человеком. И поэтому при распределении оставили в институте. Даже предложили доплачивать полставки, аж целых 45 рублей, к моей инженерной зарплате. Это меня здорово вдохновило. Ведь зарплата была чуть больше ста рублей. Если без вычетов. А если с вычетами — 85,50. 45 рублей аванс в начале месяца и 40 рублей 50 копеек — 25-го числа. Конечно, полставки возвышало меня до зарплаты ведущего инженера. На эти полставки я каждый месяц мог покупать по ондатровой шапке.
Практически у меня образовался свой самодеятельный коллектив из студентов. С этого момента, помимо мечты купить ондатровую шапку, обозначились еще две: придумать что-то новенькое для сцены и поскорее запустить в нашей лаборатории, где я работал инженером, новую, запатентованную нашей группой форсунку с тангенциальным входом топлива для форсажной камеры двигателя самолета! Шутка ли, моя фамилия в Патентной библиотеке значилась среди изобретателей подающей надежды форсунки. Смысл ее был в том, чтобы впрыскивать в камеру сгорания топливо в паровой фазе. Это увеличило бы коэффициент полезного действия такой камеры, снизило потребление топлива, и за самолетами исчез бы угарный след! Да за такие достижения нам полагалась бы Нобелевская вместе с Ленинской, но мы были «группой» засекреченной!
Испытать форсунку на настоящем авиационном топливе нам тоже не разрешили. Взрывоопасно. И тогда… я предложил испытать форсунку, запустив в топливный бак вместо топлива специально с этой целью сваренную нами брагу. Брага как модель топлива в этом случае проходила по всем нормам техники безопасности. Это не была взрывоопасная смесь даже при нагревании. Эксперимент увеличил мою попу-лярность даже среди инженерно-преподавательского состава нашего факультета. Впервые в истории человечества самогон хлестал со скоростью звука! 40 литров браги мы перегнали за 12 секунд! Это был мировой рекорд. Он может быть занесен в Книгу рекордов Гиннесса. До сих пор эта форсунка выставлена в музее МАИ. И под ней среди тех, кто ее создавал, есть и моя фамилия! И когда-нибудь может такое случиться, что мои потомки будут получать за нее немалые авторские!
Но все остальное, свободное от форсунки время я стал проводить в новом Дворце культуры МАИ. Постепенно у нас сложился свой, почти профессиональный коллектив. Назвали мы его агиттеатр «Россия». Мы стали лауреатами всевозможных фестивалей. Народу в коллективе с каждым годом прибавлялось. В спектакле «И нет нам покоя» по роману Островского «Как закалялась сталь» участвовало около 250 человек! Каждое лето ЦК ВЛКСМ выдавал нам путевки и оплачивал гастроли по комсомольским ударным стройкам страны. Конечно, в такие поездки выезжали не всем составом, а человек по 20–25.
Несколько раз побывали на БАМе, совершили хождение за три моря: Баренцево, Карское и море Лаптевых. На Североморском пути нас переправляли вертолетами с одного сухогруза на другой, где мы и давали концерты для моряков в кают-компаниях. Одно лето болтались под Камчаткой, в тамошних морях на агиттеплоходе «Корчагинец». К нашему агиттепдоходу подходили плавбазы, рыбаки с них переходили к нам, и мы выступали перед ними чуть ли не каждый день по три раза. Плавбазы, помню, произвели тогда на меня сильное впечатление своим запахом. Еще не появлялась плавбаза из-за горизонта, а запах требухи уже предупреждал о ее скором приближении. Такого запаха больше я в жизни никогда не встречал. Если плавбаза останавливалась ночью где-то рядом с нашим агиттеплоходом, то приходилось в своей каюте все вокруг обрызгивать одеколоном, а в нос засовывать тампоны. К сожалению, я в то время не пил. Тем, кто пили, было легче. Они напивались до состояния неощущения никаких запахов.
Еще в одно лето путешествовали по Уссурийскому краю: выступали у лесорубов, у пограничников… И далее на самых секретных подводных лодках! Самых тихоходных подводных лодках мира, которых боялись во всем мире, включая американцев. Не считая, конечно, Джеймса Бонда, о котором мы знали в то время только понаслышке. И для нас что Джеймс Бонд, что Джеймс Бомж — одно и то же.
Туркмения, Тюменская область, Биробиджан, Хабаровский край, Камчатка и Магадан — в каких только закоулках Советского Союза мы ни побывали с нашим агиттеатром! Ударные комсомольские стройки называли противоударными. А комсомольцев-первопроходцев — первопроходимцами! Пожалуй, самые сложные гастроли оказались в Туркмении. Хлопкоробы на полях, как правило, сидели на мешках с хлопком, а мы подгоняли грузовик, откидывали его борта и выступали в кузове, как на сцене. Вот только с первых же спектаклей обозначилось одно, довольно серьезное, «но». Хлопкоробы плохо понимали по-русски. Шутки проваливались в бездну.
Стихи еще кое-как слушали. Первый успех выпал на мою долю, когда я начал читать программные стихи Маяковского о советском паспорте. Не мог поначалу понять, почему это вызывает такой смех у сборщиков хлопка, пока не присмотрелся к сидящим на мешках зрителям и не заметил, что они смотрят куда-то в сторону от меня и хохочут. Оказалось, один из наших в поле пытался оседлать ишака. Ишак его скидывал. Это и вызвало бурную реакцию среди зрителей. С тех пор, приезжая на очередную концертную точку, в очередном поле, мы сразу спрашивали, есть ли у них ишак? Гастроли пошли удачнее. А по возвращении в Москву нас наградили почетной грамотой за большую агитационно-воспитательную работу среди молодежи Туркменистана!