Язычник: Там еще есть надежда
Шрифт:
— Хм, так с чего ж он удумал твоего родича жизни лишить?
Мужики закивали, видимо, согласные с тем, что вопрос уместен и правилен, но ведьмак пожал плечами и продолжил спокойно:
— Этого не знаю, но вот что сказать хочу, — он развернул тряпицу и поднял нож. — Добряш, у которого мы гостим, говорит это нож Завида. А парня мы в первый раз увидели вчера утром. Он с Завидом за столом сообедничал около хаты и разговор между ними был. О чём разговор, неведомо, но вот и хотим мы знать, о чём они сговаривались.
— Ну так уж и сговаривались. Ты паря ври, да меру знай, — тут же подал
— А-ну погодь-ка, Завид, — остановил его Кузьма Прокопыч, прищурившись. — Выходит твой нож кровью весь запятнал?
Взгляд Завида стал вдруг напряжённым. Он несколько секунд молча пялился на оружие в руках ведьмака, после чего усмешка снова вернулась на его лицо, и он довольно выговорил.
— Ну и мой, так что? Не я ж им кровь проливал.
— А-то, что есть предлог клепать тебе спотворничество головнику. Ты ж сам знать должон.
— Так я чего? — с лица Завида тут же слетела усмешка. — Он взял без спросу, и мне о том не донёс. Скрал он, вот что. И я таперича отвечать за его татьбу должен?
— Тебе никто за татьбу не говорит, — вступил в разговор старик-волхв. — Ты объясни, что за человек был тот парень, что говорил тебе. Раз уж ты его за свой стол сообедником усадил, знамо не чуждый он тебе.
— Да и не знаю я толком, — заволновался Завид и окинул взглядом внимательно смотревших на него мужей. — Може соврал он мне, так я ж не ведун, абы мысли его читать. Сказал, сына моего знает, — Завид опустил глаза вниз. — Ну, Лукьяна… шоб его медведь задрал.
— Это тот, что у Владимира в Киеве дружинит? — спросил голова.
— Тот, тот, — глухо проговорил Завид. — Так хоть Лукьян и отрезанный ломоть, но сердце ж отцовское не камень.
— Да Бог с твоим Лукьяном, не его теперь судим, ему другой суд уже определён, — вставил Кузьма Прокопыч.
— Вот и захотелось прознать, как там сын мой поживает. Кровинушка родная всё ж, — продолжил Завид, тяжело сглотнув и поиграв желваками, после слов головы. — А парень этот и стал рассказывать, что, мол, дружбу с Лукьяном имел, чуть ли не побратались они после сечи у Стародуба, эт с вятками кады, пятое лето вспять. Вот он и говорит, мол, Лукьян в ноги кланяется, да простить его просит, за то, что против своих ратью пошёл.
— А про ладожских ничего не спрашивал? — перебил Кузьма Прокопыч.
— Про ладожских? — Завид почесал затылок. — Да то ж припоминать нужно.
— А ты и припоминай, — снова вступил в разговор волхв. — Не гоже перед гостьми укрываться, аки люд недобрый.
— Не спрашивал, нет, — Завид повертел головой. — Всё рассказывал, аки бежал из Киева в ночь, да аки всё боялся погони. А спрашивал токмо про то, какое житьё тут у нас, имовито [*]ли сидим, али, как придётся. Ну я ему и баял про жизнь тутошнею. А про пришлых не спрашивал. Да и зачем ему спрашивать, коли дурное затеял?
— И всё? — спросил голова.
— Да всё вроде, — Завид развёл руками. — Кабы чего ещё было, так какого рожна мне укрывать? Мне за чужие шкоды ответа держать не в жилу буде. Мне чужого и ни доброго, и ни худого не треба. Да разе ж незнаете вы меня, люди добрые? Не первое же лето с вами на одной земле сижу. Разве было когда с моей стороны негожее дело? А?
— Знаем
— Погодь, Ерёма, — остановил его голова. — Другое то, досюда некасаемо.
— Во-во, Ерёма, — зло бросил Завид. — Ты али клепай, ежели чего есть, али не разевай хлебалку свою попусту.
— А-ну цыц! — вскрикнул вдруг волхв. — Оба! Забыли где находитесь? Не стыдно пред Богами сваду устраивать, аки отроки хмельные?
На несколько секунд над копищем повисла неприятная тишина. Ведьмак, едва заметно усмехнувшись и выждав некоторое время, продолжил:
— Когда мы к вам входили, — громко заговорил он. — Допросили нас с ухваткой, всё вызнали. Мы уж думали и не пустят. А тут беглец из Киева, хм, неужто по нему ничего нельзя выглядеть было? Небось и глазами от взоров прятался, и в ответах путался. Спросить бы у того, кто весь сторожил, когда парень этот пришёл, чего он у него выведал.
— Акимка в ночную стоял, — осторожно влез в разговор Добряш. — Я видал.
— А под утро кто сменял его? — спросил голова, обращаясь к дородному мужику с полным лицом, который сидел справа от него.
— Богдан, Марфёнин младший, — коротко ответил тот. — Так парень когда пришёл-то?
— Обоих звать надо, — махнул рукой Кузьма Прокопыч. — Увар!
Пока дожидались стороживших весь, Вечеслав ещё раз прокрутил в голове произошедшее вчерашним вечером, и с удивлением заметил, что ничего внутри него от этих воспоминаний не колыхнулось. Не шевельнулось даже. Видимо огрубевал он понемногу, и нападение с небольшим проколом кожи, да мяса, уже не казалось чем-то значительным. Он даже стал не понимать, к чему все эти разузнавания что-да-как.
— Толку ж всё равно не будет, не разузнаем ничего, — шепнул он на ухо, присевшему рядом ведьмаку, видя, что мужики, которые судили, не обращают на них внимания, о чём-то тихо решая между собой.
— Будет, — так же шёпотом ответил ведьмак. — Теперь они нас не только без платы до Мурома свезут, а ещё и снедью нагрузят, чтоб мы не голодали в пути, — он подмигнул и улыбнулся.
Охранники появились минут через пять почти одновременно. Первым расспросили того, кого Добряш назвал Акимкой, потом Богдана. Оказалось, что Акимка парня этого и в глаза не видал, а Богдан, при котором парень входил в весь, особого допроса ему не устраивал. Ему показалось, что достаточно и того, что парень знает Завида Гордеича, бывшего голову. Ведьмак незаметно похлопал Вечеслава по спине, и поднявшись, развёл руками.
— Так у вас и медведь в весь зайдёт, сказав, что он к тёще на блины, а вы и знать не будете, — проговорил он серьёзным, не особо ладящимся со смыслом слов, тоном, видимо боясь впасть в сарказм и тем обидеть местных. — А по сути-то, мужи Рязанские, Бог с ним с этим парнем, забудем, да поминать больше не станем.
Мужики тут же заговорили что-то разом, одни недовольно, другие с какими-то растерянными выражениями лиц, но Кузьма Прокопыч остановил их, подняв вверх правую руку.
— Тихо, мужи Рязанские. Тут не горлом, а умом брать надобно, — он на пару секунд задумчиво замолчал, сдвинув брови.