Язык ада.
Шрифт:
Комиссар ушел. Я слышал его удаляющийся голос; не знаю, пел ли он или разговаривал сам с собой.
XXX
Когда я вошел в отель, консьерж снимал с доски объявлений информацию о нашем конгрессе, заменяя ее цветными брошюрами о встрече исполнительного комитета нефтяной компании. Кун наблюдал за его работой с видом свидетеля грабежа.
Он не спросил меня о комиссаре. Он был весь во власти своих мыслей.
— Мы собирались опубликовать все доклады конгресса,
— Почему?
— Половина выступлений не состоялась. Мы только и говорили, что об этих смертях, и почти не говорили о переводах.
— Напротив, — сказал я. — Все, что случилось, связано с переводом.
Он ни о чем не спросил меня. Он не хотел никаких объяснений.
— Завтра утром мы уезжаем тремя группами, — сказал он. — Недавно звонил комиссар и сообщил, что судья подписал разрешение.
Переводчики уже поужинали. Они пили кофе и обменивались адресами. Я уговорил бармена приготовить мне овощной суп. Пока мне готовили еду, я поднялся к себе в номер, чтобы оставить там куртку. Я позвонил Елене, чтобы сообщить о своем возвращении, но ее не было дома, или она спала, и я оставил краткое сообщение на автоответчике.
Когда я вышел из номера, в глубине коридора я увидел Анну. Стараясь не шуметь, я последовал за ней. Она поднялась на один этаж по внутренней лестнице.
— Ты к Науму идешь? — Мой голос ее испугал.
— Да.
— Оставь его. Даже если ты ему обещала.
— Я ничего ему не обещала.
— Он тебе лжет.
— Нет. Он солгал мне всего один раз и никогда больше этого не сделает. Прошло уже десять лет. Он уговорил меня остаться с ним.
Позже, намного позже я нашел ответ, которого она не просила.
— Потом он оставил меня одну в незнакомом городе. Он не осмелился вернуться ко мне.
— Это причина, чтобы его ненавидеть, а не идти к нему в номер.
— Мы с Наумом говорим на одном языке. И существует еще одна вещь, которую никто больше не сможет понять.
Анна поцеловала меня в щеку.
— Завтра не уезжай, не попрощавшись со мной, — попросила она и вошла в номер 340. Номер Наума.
Я ел в одиночестве, размышляя о будущей книге «Язык Ахерона», которую Анна с Наумом напишут вместе.
Книга расскажет о происхождении мифа, о тех следах, которые он оставил в культуре на протяжении веков; в последней части книги будут описаны события, произошедшие в далекой южной деревне, в недостроенном наполовину отеле. В книге будет даже намек, в неожиданном автобиографическом излиянии, что в эти тяжелые дни авторы пережили возрождение старого романа и как бы вернулись в молодость.
Авторы напомнят о мучениках, павших во имя языка, но не коснутся недоразумений. Книга закончится списком тех, кому авторы выражают благодарность, и среди них будет и мое имя.
Химена вошла в отель без камеры, без блокнота и без диктофона.
— Мне позвонили
Она не уточнила, пришла она попрощаться только со мной или со всеми. Несмотря на холод, я пригласил ее прогуляться. Мы говорили о ее будущем, я дал ей советы по вопросам, которых она совершенно не знала, а потом привел ее к себе в номер. Чтобы бежать от боли, я выбрал ложь.
Когда я проснулся, я был один. Химена не оставила даже записки. Она должна была уйти пораньше, чтобы ее никто не увидел. Через окно мне удалось рассмотреть первую группу, которая рассаживалась в микроавтобусе. Мне захотелось попрощаться с Васкесом; я делал ему знаки из окна, но он меня не видел.
Я спокойно собирал вещи. Время у меня было.
Когда я спустился к завтраку, Кун мне сказал:
— Ты вечно опаздываешь. Но все равно ты получишь сувенир из Порто-Сфинкса.
Он передал мне керамический маяк, который я спрятал в карман куртки. Я решил избавиться от него при первой же подходящей возможности. Я должен был сделать это немедленно — к вещам привыкаешь быстро, буквально за пару часов.
— Ты уже собрался? Вы выезжаете через полчаса.
— А ты что, не поедешь с нами?
— Я останусь еще на несколько дней. Нужно выполнить кое-какие формальности.
Он не сказал, какие именно формальности. Но я и так догадался.
Анна спустилась с сумкой. Она была очень бледной. У нее был такой вид, как будто она не спала несколько суток. Она прошла рядом со мной, но не поздоровалась, а сразу вступила в разговор, как бы продолжая недавно прерванную беседу.
— И кто-нибудь слышал этот язык из мечты?
— Спроси об этом Наума, — сказал я, не глядя на нее.
Я не хотел ничего больше знать ни о языке Ахерона, ни о Науме, ни даже об Анне.
— А если кто-нибудь услышит запись во сне? Если кто-то спящий ответит на эту запись?
Я вспомнил небольшой диктофон и голос Рины, которая говорила, как сомнамбула. Я представил себе сцену, ясную, как галлюцинация: Анна просыпается посреди ночи, чтобы вспомнить другую историю, ту, которую моя ревность не могла даже представить. Я спросил ее почему, она ничего не сказала и своим молчанием как бы дала мне право строить догадки. Это все из-за нас, подумал я.
Она разбудила мою зависть, мою ревность, мое пресыщение.
— Где он?
Анна покачала головой. Я спросил у консьержа; он видел, как Наум выходил из отеля.
Я бежал по покрывалу из мертвых водорослей. Я смотрел по сторонам — направо, налево. Вдали я заметил мужчину. Подбежал к нему, но это был не Наум.
Я побежал к маяку. Меня бил озноб, и я знал этот холод — это был сигнал, который я не хотел понимать. Язык Ахерона продолжал говорить. Язык Ахерона продолжал свое повествование. Он рассказывал ту единственную историю, которую мог рассказать.