Языковые аномалии в художественном тексте: Андрей Платонов и другие
Шрифт:
(3) Аномальная языковая концептуализация принципов тексто-порождения. Если аномальная концептуализация мира выступает как содержательная сторона текста, а аномалии языка – как его материал, внешний по отношению к законам его порождения и организации, то аномалии собственно текстовые характеризуют структурный аспект феномена «текст».
Имеет смысл разграничивать наррацию как совокупность структурно-композиционных, пространственно-временных и других собственно повествовательных принципов организации именно художественного произведения [Шмид 2003 и др.], текст вообще как явление языка в плане его основных категорий и дискурс как субъектно ориентированную
(За) Аномалии наррации. К таковым аномалиям мы относим аномальную реализацию событийной (фабульной) структуры, сюжетно-композиционной структуры, пространственно-временной структуры и т. д., а также некоторые аномалии в организации диалога в повествовании.
Прообразом аномалии событийной (фабульной) структуры является ситуация с ненаписанным рассказом Повествователя в повести Д. Хармса «Старуха», который так и остановился на уровне инициального предложения: Чудотворец был высокого роста.
Аномальная реализация композиции выражается и в аномальном зачине, когда им, собственно, и исчерпывается текст – в рассказе Д. Хармса «О Пушкине» читаем: Трудно сказать что-нибудь о Пушкине тому, кто ничего о нем не знает. Пушкин великий поэт. Наполеон менее велик, чем Пушкин. И Бисмарк по сравнению с Пушкиным ничто. И Александр I и II, и III просто пузыри по сравнению с Пушкиным. Да и все люди по сравнению с Пушкиным пузыри, только по сравнению с Гоголем Пушкин сам пузырь./ А потому вместо того, чтобы писать о Пушкине, я лучше напишу вам о Гоголе. Хотя Гоголь так велик, что о нем и писать-то ничего нельзя, поэтому я буду все-таки писать о Пушкине. / Но после Гоголя писать о Пушкине как-то обидно. А о Гоголе писать нельзя. Поэтому я уж лучше ни о ком ничего не напишу.
К аномалиям в области наррации относятся также аномалии хронотопа (видо-временного плана повествования), рассмотренные нами в работе [Радбиль 1999d].
Аномалиями наррации, на наш взгляд, можно считать и нарушения в области реализации коммуникативных регистров [Золотова, Онипенко, Сидорова 1998]. Так, аномально смешиваются репродуктивный и информативный регистры в отрывке Д. Хармса «Когда жена уезжает куда-нибудь одна…»: Когда жена уезжает куда-нибудь одна, муж бегает по комнате и не находит себе места. / Ногти у мужа страшно отрастают, голова трясется, а лицо покрывается мелкими черными точками.
Начальным предложением задается информативный (повествовательный) регистр с использованием настоящего обычного, повторяющегося действия. Содержание дальнейшего текста приходит в противоречие с этим типом настоящего времени – эксклюзивные, даже экзотические события (для описания которых естественен репродуктивный регистр – модальная рамка ‘Я вдруг вижу, что… ’) подаются как повторяющиеся, обычные, присущие данной ситуации: В это время его жена купается в озере и случайно задевает ногой подводную корягу. Из-под коряги выплывает щука и кусает жену за пятку. Жена с криком выскакивает из воды и бежит к дому. Навстречу жене бежит хозяйская дочка. Жена показывает хозяйской дочке пораненную ногу и просит ее забинтовать. / Вечером жена пишет мужу письмо и подробно описывает свое злоключение. /Муж читает письмо и волнуется до такой степени, что роняет из рук стакан с водой, который падает на пол и разбивается. Муж собирает осколки стакана и ранит ими себе руку. / Забинтовав пораненный палец, муж садится и пишет жене письмо. Потом выходит на улицу, чтобы бросить письмо в почтовую кружку. / Но на улице муж находит папиросную коробку, а в коробке 30 ООО рублей. / Муж экстренно выписывает жену обратно, и они начинают счастливую жизнь.
В свете инициального предложения все дальнейшие высказывания прочитываются в рамках узуального (неактуального) действия, тогда как их реальный смысл – воспроизведение актуального происшествия в режиме «реального времени» говорящего.
Также
Здесь аномально предицируется референция лица катерпиллер, полагаемого общеизвестным (потому его имя и подается со строчной буквы), и приписываемых ему само собой разумеющихся свойств. К этой группе аномалий примыкает и аномальный дейксис, описанный нами в работе [Радбиль 2005а].
(ЗЬ) Аномалии текста. Аномалии текста предполагают нарушения в актуализации базовых текстовых категорий (связность, последовательность, цельность, законченность и пр.). Интегрирующей все указанные категории, по общему мнению, выступает категория связности (когезия как связность линейная и когерентность как связность нелинейная [Николина 2003b]).
В сфере нарушений связности и других категорий можно отметить аномалии имплицитной связности, например, аномальную имплицитную предикацию, понимаемую «как способ неявной передачи текстовой информации, выводимой из наличного сообщения» [Федосюк 1988: 3].
Так, рассказ Д. Хармса «Происшествие на улице» описывает события вокруг случая, когда один человек попал под трамвай. А финальная фраза звучит: Ну, а потом опять все стало хорошо, и даже Иван Семенович Карпов завернул в столовую. Имплицитная предикация ‘Иван Семенович завернул в столовую ’ аномальна, так как герой не введен в предыдущем тексте. Имплицитная предикация ‘даже Иван Семенович ’ аномальна, т. к. не мотивируется выделение этого факта из ряда остальных.
К этой же группе отнесем и аномальное включение метатекстовых элементов [Вежбицкая 1978] в текст как эксплицитное средство реализации категории связности. Например, для отрывка «Шел трамвай…» Д. Хармса характерно аномальное включение метатекстового элемента дело в том, что…: Шёл трамвай, скрывая под видом двух фонарей жабу. В нем всё приспособлено для сидения и стояния. Пусть безупречен будет его хвост и люди, сидящие в нем, и люди, идущие к выходу. Среди них попадаются звери иного содержания. Так же и те самцы, которым не хватило места в вагоне, лезут в другой вагон. Да ну их, впрочем, всех! Дело е том, что шёл дождик, но не понять сразу: не то дождик, не то странник – этот элемент реально не вводит в дискурс ожидаемую дальнейшую вербализацию заключения.
А далее видим аналогичное аномальное использование дискурсных показателей судя по всему и скорее: Но, судя по тому, что если крикнуть: кто идет?– открывалось окно в первом этаже, оттуда высовывалась голова, принадлежащая кому угодно, только не человеку, постигшему истину, что вода освежает и облагораживает черты лица,– и свирепо отвечала: вот я тебя этим (с этими словами в окне показывалось что-то похожее одновременно на кавалерийский сапог и на топор) дважды двину, так живо всё поймёшь! Судя по этому, шел скорей странник, если не бродяга, во всяком случае такой где-то находился поблизости, может быть за окном.