Языковые аномалии в художественном тексте: Андрей Платонов и другие

Радбиль Тимур Беньюминович

Впоследствии эти точки зрения были объединены в средневековой грамматике, и вполне закономерно, что это единство дожило до наших дней, по крайней мере, в практике школьного преподавания языка: «… из знаний, унаследованных от прошлого, концепции аномалии и аналогии были первоначально объединены в средневековой науке и сформулированы как «правила и исключения». В современных школьных грамматиках принцип «правила и исключения» является основным принципом познания языка. Иными словами, контаминированные средневековой наукой воззрения древних греков на строение языка представлены в основах современной грамматической практики» [Хабаров 1978: 8–9].

Кстати, так называемое

«исключение из правил», во всяком случае, в том смысле, в котором оно понимается в практике школьного преподавания, затрагивает только уровень орфографии, а не собственно языковой системы. По отношению же к системе языка «исключение из правил» отнюдь не является аномалией, т. к. само имеет статус «правила», «нормы», «образца», т. е. факта системы языка

В дальнейшем все научные школы или направления, изучающие вопрос об аномальности в связи с динамикой функционирования языковой нормы, так или иначе продолжали начатый в античности спор «аномалистов» и «аналогистов».

Так, в лингвистической традиции младограмматиков второй половины XIX в. (К. Бругман, Г. Пауль, Б. Дельбрюк и др.) отклонение от нормы рассматривается как фактор развития языка. В центр внимания была поставлена индивидуальная речь, понимаемая как база для отклонений от узуса и для распространения таких отклонений, превращающихся постепенно из случайных и мгновенных в нечто общее и узуальное. Подобным же образом трактовались изменения в смысле слов и возможном перерастании окказиональных значений в узуальные.

Причем за превращение отклонения в факт узуса отвечает другая сторона оппозиции аномалия/аналогия, распространение отклонений от существующих норм происходит по аналогии. В речевой деятельности могут не только воспроизводиться готовые формы, но и создаваться по сходству с уже имеющимися новые формы [Чемоданов 1990: 302].

В работе Э. Хаугена, посвященной проблемам языкового планирования, приводится краткий обзор истории вопроса о «языковой правильности», где утверждается, что до XIX в. вообще вся лингвистика была нормативной. Но и в XIX в. этот вопрос продолжал интересовать практически всех значительных лингвистов: «Основатели исторической школы лингвистики в Германии – Якоб Гримм и Август Шлейхер – интенсивно занимались проблемой правильности немецкого языка. Младограмматики, завладевшие лингвистикой ко второй половине XIX в., внесли важный вклад в решение этой проблемы, Целая глава в «Принципах» Германа Пауля посвящена «Gemeinsprache», или стандартному языку…» [Хауген 1975: 441–442].

В первой половине XX в. в рамках Пражского лингвистического кружка продолжается тенденция рассматривать аномалию в плане ее сопоставления с нормами уже применительно к теоретическому понятию «литературный язык». Конструктивный характер языковой аномальности подчеркивает, например, В. Матезиус, один из основателей Пражского лингвистического кружка: «…Развитие языков вообще складывается прежде всего из изменений, которые вначале с точки зрения действующей нормы воспринимаются как ошибки» [Матезиус 1967: 380].

В XX в. этой проблемой очень интересовались Эдуард Сэпир, написавший в 1915 г. статью «Аномальные речевые приемы в нутка» [Сэпир 1993а: 437–454], и Леонард Блумфилд: «Блумфилд написал статью «Грамотная и неграмотная речь» и посвятил несколько страниц своей книги «Язык» (1933) приложению языкознания к решению вопроса о правильности и кодификации языка, а также к английскому правописанию и международным языкам» [Хауген 1975: 442].

В современной отечественной лингвистической традиции вопрос о языковой аномальности

тоже трактуется в связи с диалектическим противостоянием тенденции к стабильности существующей нормы и тенденции к обновлению языка, на первых порах принимающей вид отклонений от существующих норм [Русский язык и советское общество 1968: 24–26]. Речь также идет о том, что отклонения (аномалии) являются фактором языкового развития.

Помимо теоретического изучения проблемы, языковые аномалии широко представлены в исследовательской практике ученых в качестве комплекса создаваемых ими языковых примеров разного рода нарушений для лингвистического эксперимента, помогающего верифицировать те или иные наблюдения над существующими закономерностями языковой системы: «В наше время в работах таких ученых, как Л.B. Щерба, А.М. Пешковский, О. Есперсен, Л. Блумфильд, Ш. Балли, Л. Теньер, использование языковых аномалий стало основой экспериментальных методов синхронической лингвистики» [Апресян 1990: 50].

Нетрудно заметить, что все рассмотренные выше традиции в изучении аномальности языка носят по преимуществу диахронический характер. В наше время размышления о природе и сущности языковых аномалий значительно активизировались в плане их синхронической квалификации.

Проблема языковых аномалий разных видов так или иначе рассматривалась в ряде известных работ Ю.Д. Апресяна [Апресян 1986; Апресян 1990; Апресян 1995b и 1995с], Н.Д. Арутюновой [Арутюнова 1987; Арутюнова 1990b и Арутюнова 1999], И.М. Кобозевой [Кобозева 1990; Кобозева, Лауфер 1990], Т.В. Булыгиной и А.Д. Шмелева [Булыгина, Шмелев 1997], Е.В. Падучевой [Падучева 1982] и др., Этой проблеме посвящен отдельный тематический сборник «Противоречивость и аномальность текста» проблемной группы ИЯ РАН «Логический анализ языка» (под ред. Н.Д. Арутюновой), вышедший в 1990 г.

Указанные и многие другие исследования констатировали, что под понятие «аномальности» нередко подводят круг явлений разного рода. Как отмечает Н.Д. Арутюнова, сюда входят и логическая контрадикторность, и несовместимость семантических компонентов, и несоответствие семантических связей семантическим отношениям, и разлад между коммуникативными целями говорящего и смыслом, и одновременная соотнесенность с разными точками зрения [Арутюнова 1990: 3]. При этом аномальное в одном смысле высказывание «нормально» в каком-то другом.

С одной стороны, не всякое логически противоречивое высказывание ведет к языковой аномалии. Например, не содержит собственно языковой аномальности высказывание: И вот по морю носится тушканчик с большим стаканом в северной руке (А. Введенский, «Две птички, горе, лев и ночь») [1] . Здесь мы имеем дело с явлением несочетающихся концептов в мысли, т. е. в «языковой концептуализации мира», но не в языке. На наш взгляд, именно отсутствие собственно языковой аномальности позволяет данным высказываниям получить адекватную образную интерпретацию применительно к тому странному, абсурдному «возможному миру», который сконструирован их авторами (в отличие, например, от *тушканчик носилась с большая стаканы).

1

Здесь и далее произведения А. Введенского цитируются по изданию: Введенский, А.И. Полное собрание сочинений: В 2 т. / А.И. Введенский. – М.: Гилея, 1993. – Т. I – 285 с.; Т. II. – 271 с.