Языковые аномалии в художественном тексте: Андрей Платонов и другие
Шрифт:
Однако представляется, что к излишне узким и конкретным формулировкам «языковое правило» или «нарушение на уровне поверхностной структуры» целесообразно добавить и другие, более широкие понятия.
(1) Понятие «стереотипа», которое включает в себя не только строго формулируемое правило, но и некую «привычку», некий общий принцип предпочтительного выбора единицы из парадигматического ряда или комбинации единиц, который отражается в реальной речевой практике (т. н. узусе): это речевое выражение устойчивого типизированного представления, по природе своей неосознанного, которое однозначно приписывает способ привычного (узуального) отношения к какому-либо явлению окружающей действительности или его оценки под влиянием коллективного
Ср. понимание стереотипа в работе Е.Н. Яковлевой: «В процессе накопления опыта у говорящего формируются обобщенные энциклопедические знания о типичных, стандартных явлениях (ситуациях, «положениях дел»), возникающих при тех или иных обстоятельствах. Каждую такую область знаний о типичности явления (т. е. о соотносимости его с множеством подобных) мы будем называть стереотипом.
Итак, конкретное (описываемое) явление типично с т.з. говорящего, если он установил соответствие между имеющимся в его сознании стереотипом и этим явлением» [Яковлева 1994: 252].
Так, никакое системно-языковое правило не мешает говорящему употребить выражение, по-русски звучащее, как минимум, странно: *Я вернусь через тридцать дней (или *Я имею карандаш), тогда как, например, для носителя французского языка подобные выражения не только приемлемы, но и даже предпочтительны. Однако в речевой практике (в узусе) носителей русского языка требуется выбрать ориентированные на стереотип варианты Я вернусь через месяц (или У меня есть карандаш). Ср. по этому поводу мысль В.Г. Гака: «Во французской речи при обозначении отрезка времени имеется тенденция употреблять наименование более мелких единиц, тогда как в русской речи используется наименование боле крупных единиц» [Гак 1966: 11].
Апелляция к понятию «стереотип», например, поможет объяснить аномальность такого высказывания, как:… червяк / червячечек червячишко / как мой родственник сынишка (А. Введенский, «Пять или шесть»). Очевидно, что языковая семантика слова родственник не противоречит именной атрибуции словом сынишка; просто в речевой практике существует распределение зон референции: слово родственник в обыденном употреблении означает по умолчанию что-то вроде ‘дальний родственник’ (т. е. не отец, не мать, не сын, не дочь), а близких родственников так именовать не принято (обратим внимание, что в позиции уточнения данная аномалия может сниматься).
(2) Понятие «прототипа», которое предполагает ориентацию на образцовый репрезентант в ряду сходных единиц и моделей, обладающий существенными «прототипическими признаками», а также образцовую «прототипическую ситуацию» или «прототипическую реакцию» [Вежбицкая 1997: 216]: этот репрезентант, по мысли Ч. Филлмора, «заложен в человеческой мысли от рождения; он не анализируется, а просто «дан» (презентирован или продемонстрирован), им можно манипулировать» [Fillmore 1975: 123 —приводится по: Демьянков 1996а: 142].
Обращение к понятию «прототипическая ситуация» (в духе [Вежбицкая 1997]) поможет объяснить такую характерную для языка А. Платонова аномалию, как, например:… дети сами заранее умерли либо разбежались нищенствовать («Чевенгур») [4] . Представление о неконтролируемое™ этого действия субъектом (т. е. о отсутствии намерения), входящее в конфликт с семантикой слова заранее ‘заблаговременно, за какое-н. время до наступления какого-н. действия, происшествия, наперед’, наличествует
4
3десь и далее романы А. Платонова «Чевенгур», «Котлован» и «Ювенильное море» цитируются по изданию: Платонов, А.П. Ювенильное море: Повести, роман / А. Платонов. – М.: Художественная литература, 1988. – 560 с.
В этом смысле мы, вслед за Ю.Д. Апресяном, разграничиваем понятие «система» и «узус»: «В лингвистике различают систему языка (набор имеющихся в нем единиц и правил их использования) и узус (реальное использование языковых единиц и правил в текстах, реальное употребление). В большинстве случаев употребление соответствует системе, и аномалии не возникает. В случае несоответствия (противоречия) между реальным употреблением и системой возникают два типа языковых аномалий. В первом случае объект (единица или правило) уже встречается в узусе, но еще не представлен в системе; во втором – объект может быть выведен по правилам системы, но не представлен в узусе, т. е. противоречит существующей языковой практике» [Апресян 1990: 64].
Разграничение собственно нормы и узуса коррелирует (но не полностью совпадает) с разграничением общелитературной и устно-литературной нормы О.А. Лаптевой, причем именно устно-литературной норме приписывается более высокая степень облигаторности и менее высокая степень вариативности, чем собственно литературной, кодифицированной [Лаптева 1974: 5—42]. Она также в большей степени ориентирована на языковую моду, т. е. на обычай (узус).
Это разграничение позволяет несколько расширить круг аномальных языковых явлений, включая в сферу аномальности те из них, которые не нарушают «языкового правила», но, тем не менее, отчетливо осознаются носителями языка как странные, аномальные. Именно в узусе возможны словоупотребления, которые с точки зрения кодифицированной нормы выглядят как нарушения типа * самый лучший, если они могут быть надежно интерпретированы – семантически или коммуникативно-прагматически.
Так, употребление плеонастической формы суперлатива *самый лучший формально является ненормативной контаминацией синтетической и аналитической превосходной степени. Однако в узусе существует модель элативного употребления форм превосходной степени в отрыве от парадигмы степеней сравнения (ср., например, субстантивацию в спортивном жаргоне формы сильнейший или идиоматичную реализацию в деловой речи формы кратчайший). Тогда если лучший обозначает просто очень высокую степень качества, словоупотреблению * самый лучший вполне закономерно может быть приписано значение "лучший из лучших’.
Кроме расширения понятия аномалия за счет разграничения системы и узуса, можно еще более раздвинуть границы применения этого термина. Так, если не ограничиваться областью применимости термина «язык» только по отношению к системе языка, но распространить ее и на особенности речевой реализации системы, а также на коммуникативно-прагматические условия осуществления речевой деятельности, то можно включать в понятие «языковая аномалия» и разного рода нарушения в сфере речевой реализации (например, стилистическая несовместимость единиц) и в сфере неадекватного речевого поведения (нарушения норм и принципов диалога, принципа Кооперации и постулатов общения, аномалии интенциональности и пр.).