Йеллоуфейс
Шрифт:
Когда они уходят, я достаю телефон и гуглю «Кэндис Ли / Джунипер Сонг / Афина Лю». Все утро у меня в голове сидели слова Джонсона о «бывшей работнице Eden, которая говорит, ей всегда казалось, что эта история дурно пахнет».
Сердце испуганно замирает: что там у этой Кэндис на меня есть?
Оказывается, ничего. Статейка — еще один надоедливый заход в духе Адель Спаркс-Сато — не содержит ничего нового. Кэндис не приводит никаких веских аргументов или новых свидетельств, которые еще не заезжены интернетом. Обыкновенная нудятина, абсолютно пустая.
Статью
Ну а что там за издательство в Орегоне? Не в силах сдержать любопытства, я начинаю гуглить. Новый работодатель Кэндис выпускает около десяти наименований в год, из которых я ни об одном не слышала, и каждое не набрало и сотни отзывов на Goodreads. Причем половина из них даже не романы, а учебные пособия. Вряд ли тиражи у них достаточные, чтобы держаться на плаву, — с таким же успехом Кэндис могла устроиться в отдел самиздата. Да уж, большой прогресс по сравнению с ее прежней работой в Eden. Сомнительно, что зарплаты ей хватает хотя бы на проезд.
Но, по крайней мере, в мире есть хоть какая-то космическая справедливость. Победа до смешного крошечная, но сейчас она — единственное, что помогает остыть ярости в моей груди.
Позже в тот день мне перезванивает Пегги Чан.
— Несколько учащихся жаловались на ваше поведение сегодня на семинаре, — сообщает она. — И, Джун, основываясь на некоторых отчетах, я обеспокоена…
— Да, семинар получился накаленным, — говорю я. — Скайлар Чжао — девочка одаренная, но она совершенно не воспринимает критику. Я даже думаю, приходилось ли ей раньше сталкиваться с тем, что ее творчество все же не настолько замечательно, как она считает.
— Вы не говорили учащимся ничего предосудительного?
— Насколько я помню, нет.
— Несколько учащихся сказали, что вы подвергали Скайлар издевательствам. Джун, у нас на семинаре очень строгая политика по недопущению буллинга. Есть вещи, которые можно говорить взрослым, но нельзя старшеклассникам. Их ломкая психика…
— Да уж конечно, ломкая.
— Джун, если вы свободны, то я бы хотела, чтобы вы пришли в офис…
— Вообще-то, Пегги…
Я умолкаю и издаю тягостный вздох. В голове мелькают сразу несколько вариантов объяснений. Скайлар чрезмерно, болезненно чувствительна, она все выдумала, она сама меня спровоцировала и настроила против меня весь класс. Хотя все это, если вдуматься, презренно и жалко. Мне совершенно незачем выяснять отношения с семнадцатилеткой. Я уже слишком взрослая тетя.
— Извините, Пегги, но мне, по всей видимости, придется уехать, — скоропалительно
— О, Джун. Мне очень жаль это слышать.
— …и она спрашивала, когда же я ее наконец навещу. А я из-за работы все откладывала и откладывала. И тут подумала: «Она же не всегда будет рядом»…
Я замолкаю, несколько пораженная своей наглой ложью. Моя мать вовсе не больна. С ней все замечательно.
— Поэтому, возможно, именно стресс из-за этой ситуации влияет на мое поведение, за что я искренне извиняюсь…
— О, я вас понимаю.
В голосе Пегги нет ни тени подозрительности. Если что и сквозит, то легкое нетерпение. Она, вероятно, тоже втайне надеялась, что я устранюсь сама.
— Мне, конечно, жаль покидать класс, — подначиваю я ее.
— Ничего, мы что-нибудь придумаем. Здесь в округе есть несколько местных писателей. Сейчас надо подыскать замену на завтра, и я, наверное, попрошу Рэйчел из офиса подменить вас… — Она на секунду замолкает. — В любом случае мы с этим разберемся. И сообщим классу, что у вас были семейные проблемы. Я уверена, что они будут переживать, но поймут.
— Спасибо вам, Пегги. Это очень для меня ценно. Прошу прощения за неудобство.
— Берегите себя, Джун. Еще раз, очень сожалею.
Я откладываю трубку, а затем со стоном облегчения плюхаюсь обратно на кровать.
Это было мучительно, но, по крайней мере, я свободна. Где-то я читала, что азиаты все такие вежливые потому, что одна из их культурных концепций — давать друг другу сохранить лицо. Внутри они могут ненавидеть тебя всеми фибрами, но снаружи позволяют тебе уйти с неуязвленной гордостью.
19
Получается так, что я и в самом деле отправляюсь к матери.
Мама живет в пригороде Филадельфии — если ехать поездом от Бостона, то завтра к обеду можно быть на месте. В поисках адреса приходится порыться в телефоне: в Филадельфии я не была уже много лет, а с мамой мы видимся исключительно на Рождество и День благодарения у Рори. Спонтанность визита обусловлена, скорее всего, приступом уязвимости и потерей лица на семинаре. При этом для меня не секрет, что уже вскоре после встречи (вначале, само собой, целовашки-обнимашки, да «я по тебе соскучилась», да «как ты похорошела») я начну жалеть, что вообще сдуру нагрянула; вся наша банальная трескотня постепенно сменится нудными нотациями и поучениями, из-за которых мы с матерью прежде не раз разругивались, а я в слезах запрыгну в поезд и помчусь обратно в Вашингтон.
Но сейчас я просто хочу побыть с кем-то, кто не пышет ко мне оголтелой ненавистью.
Когда я подъезжаю, мама уже ждет меня на крыльце. Несколько часов назад я позвонила ей с вопросом, можно ли к ней ненадолго заехать. Она согласилась, даже не спросив о причине. Интересно, насколько она осведомлена; видела ли она мое имя, размазанное по всему интернету?
— Ай, Джуни! — Она заключает меня в объятия, и от одного этого прикосновения мои глаза горят слезами. Меня так давно никто не обнимал. — Лапушка моя, все в порядке?