Йоханнес Кабал, Некромант
Шрифт:
сарказм. — Мы определённо свернули не туда.
— Как это случилось?
— Без понятия. Насколько я понимаю, эти умники в кабине не замечали, что едут не туда, а
какие-то ребятишки, наверно, перевели стрелки, и вот мы просто вжик, — он провёл рукой сверху
вниз, — и неизвестно где.
— И как нам теперь вернуться?
— Смотря, где мы. Вот, гляди. — Костинз положил карту на щебень, развернул, и прижал по
углам камнями. — Мы или на этой ветке или вон на той. Ясно?
тонкую линию, которая ответвлялась от линии потолще, — всё круто. Просто поедем дальше, пока не
вернёмся на основную, вот в этом месте, и даже времени особо не потеряем. А вот если мы на той, то
впереди только холмы да тупики. Если так, надо поворачивать.
— И никак нельзя узнать, на какой мы?
— Без ориентира, нет.
Кабал поджал губы. Дети перевели стрелки? Это вряд ли. Гораздо более вероятно, что это дело
рук одного из аватаров Сатаны. Что угодно, лишь бы усложнить дело. Не говоря ни слова, он пошёл
назад к поезду и поднялся по лестнице на стенке вагона.
— Куда собрался, босс? — спросил Костинз, прикрывая глаза от неприветливого солнца.
— Искать ориентир. Дай-ка карту.
С крыши вагона всё равно было видно не так далеко. Откосы были слишком высокие. Отбросив
возможность прыгать вверх-вниз или встать на цыпочки, как бессмысленную и ущемляющую его
достоинство, он посмотрел вперёд и назад вдоль железной дороги. Впереди обзор закрывал длинный
плавный поворот. Однако сзади он смог различить крышу какого-то здания, которое, должно быть,
находилось недалеко от путей. Сверяться с картой было бесполезно — неопознаваемые здания
стояли вдоль обеих возможных линий. Всё же, там может быть подсказка. Он бросил карту Костинзу
и быстро спустился.
— Вон там стоит какой-то дом, — сказал он, указывая направление — Пойду посмотрю.
Костинз без энтузиазма туда посмотрел.
— Мне с тобой пойти?
Кабал уже шёл по шпалам.
— Нет необходимости. Я скоро вернусь.
Когда за спиной стихло нетерпеливое пыхтение выходящего пара, Кабал почувствовал себя
странно одиноким. Большую часть своей жизни он провёл в одиночестве — этого требовали и его
темперамент и профессия. Сейчас, однако, всё было по-другому. Каждый шаг, отдаляющий его от
поезда, заставлял почувствовать себя ещё более изолированными от всего человечества, и это
ощущение, в сочетании с новизной, всё больше приводило в замешательство. Он остановился — ему
стало тревожно и слегка противно, оттого что его пробила дрожь. А затем случилось и того хуже —
волосы на затылке
"Необычно, — подумал он. — Полагаю, мне страшно". Страх совершенно не был ему чужд, это
правда, но раньше всегда было чего бояться. Например, созданных им существ, которые выбирались
из лаборатории и погребов (одно даже вылезло из печи) и бродили во мраке дома в ожидании
удобного случая напасть на него и убить. Вот тогда он был встревожен. Как и в ту ночь в склепе
Друанов. Да, возможно, тогда он чувствовал лёгкое замешательство. Однако, в тех случаях
существовала вполне реальная угроза его жизни и работе. А сейчас... ничего подобного. Он оглянулся
на поезд и всерьёз задумался о том, чтобы вернуться, сообщить, что здание ничем не помогло, и
продолжить путь, пока они либо не попадут на основную линию, либо им не придётся возвращаться.
— Возьми себя в руки, — тихо сказал он сам себе. — Для ребячества нет времени.
Он мысленно встряхнулся, собрался, и зашагал по железной дороге.
Страх стал сильнее. Однако, сейчас его притупила бескомпромиссная смесь решимости и
гордости. Это чувство переросло в ощущение обречённости, как ни странно, смешанное с чувством
потери. На Кабала навалилась внезапная тяжесть невыразимой тоски, у него дух перехватило от
незнакомых эмоций. Нет. Не такими уж незнакомыми, просто подавленными, и от внезапного вихря
воспоминаний защипало глаза. Он сглотнул, затем втянул воздух и продолжил идти. Здание
мучительно медленно проявлялось за поворотом, пока он целенаправленно шёл дальше, и только
тогда понял, что это была железнодорожная станция. Хорошие новости. Хоть она, по всей видимости,
и была заброшена много лет назад, здесь всё равно должна остаться табличка или ещё что-нибудь,
что позволит понять, как называется станция; а этой информации достаточно, чтобы вычислить, на
какой линии она находится. Ему хотелось, чтобы подсказка была на виду: горе, которое он ощущал,
стало таким сильным, что едва не падал на колени. Чувство потери пронзило сердце словно копьё.
"Продолжай идти, — твердил он себе. — Если поддашься — погибнешь. Разузнай, затем возвращайся
к поезду, и всё — миссия выполнена. Не беги. Уверенней. Держи себя в руках".
Когда-то за этой станцией очень хорошо уъаживали. Вдоль платформы тянулись клумбы, в
которых маки и настурции храбро сражались с сорняками за землю. По камням, окружавшим клумбы,
можно было увидеть, что в прошлом их тщательно белили. Краска облупилась, афиши выпадали из
рам, окна заляпаны. Уже создавалось ощущение, что порядок потихоньку уступает энтропии.