You raped my heart
Шрифт:
Эрику хочется иметь простой и логичный ответ на вопрос, который задает ему не только Макс, но и которым он задается сам уже который день подряд. Девчонку он не видел ровно неделю. Приносил еду, когда она еще спала, свернувшись клубком под одеялом. Он почему-то не может с ней говорить. После того, как оттолкнула, указала на дверь. Эрику кажется, что он сорвется, что распластает ее худющее тело под собой, просто возьмет свое, несмотря на ее слезы, истерики, мольбы и крики. Ему не хочется причинять ей настоящую боль. Не такую. Он слишком хорошо помнит ее разбитой, раздавленной, разваленной по частям. Эта картина рыдающей, давящейся икотой Кристины иногда встает у него перед глазами. Бред какой-то, конечно. Совсем свихнулся. Он столько раз говорил себе пойти и просто трахнуть
— Ничего, — наконец, отвечает он Максу.
Тот молчит, лишь сверлит своего бывшего ученика внимательным взглядом. Эрик делает большой глоток, пачкая верхнюю губу в пене, и небрежным жестом проводит рукавом по рту. Макс все продолжает на него смотреть, словно силится что-то прочитать в мужчине. А потом со вздохом сдается, отворачивается и сам припадает к пиву. Хмель вкусный. У Ксавьера всегда такой.
— Джанин хочет, чтобы ты разобрался с девчонкой.
Эрик чуть не давится пивом. Он спешно ставит кружку на стол и быстро глотает. Кристина. Мать вашу, Кристина. Кристина! Мужчина едва держит себя в руках, а у самого мозги лихорадочно работают. Может эта пигалица высунулась куда без его ведома? Да вряд ли. Если только девка не научилась проходить сквозь стены. Эрик старается дышать ровно, но что-то темными, склизкими пальцами пробирается ему за ребра, опоясывает каждый орган. И тут мужчина замирает. Причем тут Кристина вообще? Они не могут о ней знать. Вот мудачье. Чуть сам себя не выдал. Совсем мозги потерял. От девки надо избавляться. Эта тупая сука сворачивает ему кровь. Эрик снова злится, яро и сильно. И не знает, на кого больше: то ли на себя, то ли на Кристину.
— С какой девчонкой? — лучше спросить. Лучше показаться дураком, зато понять все правильно.
— Я о дочери Джека Кана. Джессика ее, кажется, зовут.
Эрику почти смешно. Он помнит девчонку. Узкий разрез глаз, длинные черные волосы, подтянутая фигурка, но сама девица трусливая и верещащая. Когда они ее похищали, лягалась девка слабо, лишь скулила и выла с мешком на голове. Мэттьюс обозвала ее блеющей овцой и заставила сунуть в камеру. Девчонка должна сидеть все еще там.
— Неужто Джек Кан согласился на сотрудничество?
Эрик знает, что у Джанин Мэттьюс дела идут не так хорошо, как ей бы хотелось. Люди ведь не глупы. Отречение она подмяла под себя. Шантаж — мощная штука. Особенно, если уметь ей правильно пользоваться. На Дружелюбие тоже не сложно было надавить. А вот с Искренностью вышла осечка. Джек Кан, лидер фракции, человек принципов, тот еще спесивый моралист, вечно одетый с иголочки. Ему не нравится политика Джанин Мэттьюс, он с ней не согласен. И, конечно, если лидер Эрудиции решит осуществить свою безумную идею с Дивергентами, использовать их в войне против афракционеров, то это не понравится ему еще больше. Похищение его дочери было делом грязным, но необходимым Мэттьюс. Теперь ее папаша будет плясать под дудку, а мелодию Джанин затянет веселую. С взрывами и фейерверками из крови.
— Нет.
Эрик смотрит на Макса удивленно.
— Нет?
— Да, — подтверждает бывший лидер Бесстрашных. — Джанин хочет убить девчонку, записать все это на видео и послать отцу.
Эрик хмурится.
— Пачкать руки мне, верно?
— Верно, — кивает темнокожий мужчина. — Зайди к Джанин с утра. Она тебе расскажет все подробнее. Ей необходимо, чтобы послание
Эрик упирается локтем в барную стойку. Вот оно как. Сука хочет крови. На девчонку мужчине плевать. Какая-то забитая шавка. Нечего было такого папашу иметь. Эрика раздражает лишь то, что Джанин Мэттьюс каждый раз использует его для грязной работы. У него руки по локоть в крови, она забилась под самые ногти и никак не вычищается. Эрик знает, каков запах смерти, какой у нее вкус, как она умеет щекотать нервы. Эрик смеется суке с косой в темном балахоне в лицо. Играет. Эрику кажется, что рано или поздно он доиграется.
Они с Максом сидят еще около часа, выпивают несколько кружек пива, а потом расходятся. Этой ночью мужчина спит, как убитый. То ли алкоголь, то ли мысли сделали свое дело. Да и вставать рано. Привычная тренировка и новый день. Эрику отведен верхний этаж в одном из небоскребов Чикаго. Выше него живет только лишь Макс, некогда самый уважаемый лидер Бесстрашия. Эрику иногда все это кажется таким ироничным. Старший лидер, человек, почитаемый многими, и предатель. Какие к черту регалии и почести, когда ты действуешь в соответствии с собственными желаниями и потребностями? Эрик никогда не спрашивал у Макса в чем причина того, что он неотступно следует за Джанин. Эрику наплевать. Сам он идет лишь за Максом, потому что находится у него в долгу. Да и дело не только в долге. Макс единственный, кого Эрик уважает. И для этого человека это — мощная градация.
К Джанин Мэттьюс Эрик попадает далеко не с утра. Баба занята. У нее, видите ли, какие-то посетители, бумажки, лаборатории и прочая хуета. Эрик злится. Курит сигарету за сигаретой прямо в фойе головного офиса. Миловидная девушка за стойкой регистрации просит его прекратить. Он шлет девицу на хуй. Откровенно, грубо, прямо, так, что она приоткрывает свой очаровательный ротик, вытягивает его буквой «о». Эрик смотрит на нее хмуро. Девица передумывает и смыкает челюсти. Так-то лучше.
— Я слишком долго ждал, — говорит мужчина, заходя в кабинет лидера Эрудиции. Он подпинывает тяжелым ботинком стул, садится, широко расставляя ноги, и в упор смотрит на Джанин Мэттьюс. — Я этого не люблю.
— Вежливее, Эрик, — голос у нее холодный, стальной, практически чеканный. Действительно, как у человека науки.
Мужчина ведет головой на мощной шее. Перечить Мэттьюс все же глупо. В ее руках слишком много власти. Поэтому он давит в себе раздражение, которое вызывает эта женщина, затянутая в темно-синий костюм, стоящая на острых шпильках. Такими хорошо пробивать горло. Эрику почему-то живо может представить, как она это делает.
— Девчонка, — произносит мужчина. — Что я должен с ней сделать?
— Джессика Кан, — тянет Джанин. — Ее отец слишком недальновиден. И стоит ему об этом наглядно сказать.
— Как она должна умереть? — сразу, к делу, четко, без этого виляния словами и интонациями.
Джанин Мэттьюс отворачивается от Эрика и подходит к окну во всю стену. Она складывает руки на груди и смотрит на раскинувшийся город. Чикаго выглядит практически безобидным, мирным. Вон жилые дома, вон рабочие районы, вон офисные центры. Мир, поделенный на фракции. А над всем этим сизое небо.
— Я думала о том, чтобы отправить мистеру Кану посылку со снафф-видео, но решила, что это стоит придержать.
Эрик лишь изгибает бровь. Снафф-видео? Серьезно? Мужчина догадывается, что в роли мясника выступать должен был бы он. Эрик чешет висок большим пальцем, скребет ногтем по коже. Теперь он смотрит на Джанин Мэттьюс как-то по-новому. Она совершенно точно умная женщина. И слишком жестокая. Мужчина даже не понимает, насколько она жестокая. Она не держит людей за людей. Они для нее — солдаты на войне, пушечное мясо, которое можно кинуть в самую гущу событий и подождать, когда произойдет взрыв, расходный материал, который можно уложить на холодный металлический стол и разрезать скальпелем в лаборатории, и сердце будет еще трепыхаться в руке. Эрик всегда считал себя еще тем монстром. Но сейчас с удивлением обнаруживает, что по сравнению с Мэттьюс он гораздо более человечен, чем думает сам. Эрик зачем-то вспоминает Кристину, и под ложечкой начинает сосать.