Юбилейный кит

Китобойное судно «Пассат» отстаивалось в бухте острова Сикотан по причине густого тумана.

Уже в течение двух суток туман окутывал остров плотным покровом. Маленькая бухта, окруженная горами, с узким скалистым выходом в океан, стала походить на котел, наполненный парным молоком.

В этой непроницаемой мгле штурман Зарва возвращался на борт судна. Он продвигался на шлюпке почти ощупью вдоль протянутого с берега брезентового шланга, по которому судно принимало пресную воду.

Матрос, сидевший на веслах, греб с усилием: на дне шлюпки лежали два тяжелых гарпуна с высеченными на них надписями «Пассат». Гарпуны были извлечены из тела кита-сейвала на разделочной площадке китового комбината, и за время простоя судна их успели выпрямить в кузнице.

Со стороны причала тянуло зловонием. В эти дни буксирный катер не отваживался выходить из бухты, чтобы увести в открытое море кунгас, нагруженный внутренностями сейвала, и выбросить их за борт. И китовые внутренности быстро разлагались в теплом, сыром воздухе.

Поднявшись по штормтрапу на корму судна, Зарва тотчас же направился к капитану.

Он нашел его в каюте за чтением.

Дневной свет просачивался через иллюминаторы молочной мутью, и казалось, будто в иллюминаторы вставлены матовые стекла. Яркая электрическая лампа еще не гасилась с ночи.

Капитан закрыл книгу, заложив между страницами зуб кашалота, и предложил штурману подсесть к столу.

— Я к вам, Алексей Алексеевич… — сгоряча начал Зарва, но сразу же умолк, подбирая нужные слова.

— Знаю, Петр Андреевич, знаю все, что вы сейчас выложите, — воспользовавшись паузой, сказал капитан.

Он протянул ему радиограмму. Оба они глядели друг на друга с упорством, словно затеяли игру, кто дольше выдержит взгляд.

Капитан Григоров был хозяин судна. Зарва распоряжался лишь гарпунной пушкой.

Зарва брил не только лицо, но и голову, как многие лысеющие мужчины, и от этого его крутой лоб казался еще более выпуклым.

Григоров, напротив, отпускал бороду и усы, как многие моряки Курильской китобойной флотилии.

— Прочтите, — заговорил капитан, первым отводя в сторону взгляд. — Я запрашивал «Циклон» об охоте.

Зарва молча прочел:

— А «Дельфин», — продолжал капитан, — уже десятый день, как вошел в пролив Буссоль и не может никак определиться, находится ли в Тихом океане или в Охотском море.

Зарва положил на стол радиограмму и прихлопнул ее ладонью.

— Туман туманом, Алексей Алексеевич, — сказал он, — а дело в нас самих… Если будем прятаться по ковшам да ждать, пока разойдутся туманы, то лучше и вовсе не открывать промысла на Курилах: туманы непременно нас переждут. А ведь до начала осенних штормов нам нужно взять сотню китов…

— И возьмем, — вставил капитан. Прищурив левый глаз, он добавил: — Конечно, если вы не станете пренебрегать кашалотами.

Зарва поднялся из-за стола.

— Разумеется, — сказал он, — кашалотов убивать значительно легче, чем усатых китов. И если бы я был только гарпунером, то набил бы этих зубатых, как глухарей на току. Но ведь вам-то известно, что я еще и учитель… И задача, которая стоит передо мной, может быть, поважней, чем добыть лишнего кита. До осени нужно подготовить из восьми молодцов-артиллеристов отличных гарпунеров для китобойной флотилии «Слава». А там, в Антарктике, кашалоты — редкие гости… Вот поэтому я и должен учить их охоте прежде всего на усатых китов…

— Да вы присядьте, Петр Андреевич, — сказал капитан, разглаживая свою бороду и задирая ее ладонью кверху. — Все это мне известно так же хорошо, как и то, что я ни разу не чинил никаких помех в ваших занятиях, хотя… за исход путины отвечать придется прежде всего мне. — Последние слова он произнес улыбаясь. — В таком случае, с каким же предложением вы пожаловали ко мне?

— Я пришел не для того, чтобы указывать вам, Алексей Алексеевич, — заговорил Зарва, не присаживаясь и отставляя от себя стул, — но на вашем месте я не стоял бы здесь на якоре, посреди бухты, а лежал бы в дрейфе где-нибудь в открытом океане, чтобы использовать для охоты каждый час просветления от тумана.

Зарва кинул взгляд на книгу, отложенную капитаном. На ее обложке была изображена цветочная клумба перед фасадом деревенского домика.

— Вам, Алексей Алексеевич, — продолжал он, искусственно улыбаясь, — эта бухта кажется тоже недостаточно тихой. Вам, я вижу, нужна еще более тихая пристань. Ну что ж, желаю успешно причалить к ней. Душистый горошек разводить куда легче, чем охотиться на китов.

— Наступит время, и все мы причалим к этой пристани, — размеренно произнес капитан. Казалось, ничто не могло лишить его прочного спокойствия. — Что же прикажете делать тогда старому капитану, списавшемуся на берег? Не толкаться же по портовым конторам? Вот я и думаю когда-нибудь поставить себе такой домик на вечный якорь. — Он ткнул пальцем в рисунок на обложке книги. — Приезжайте тогда ко мне, будем вместе разводить душистый горошек. А что до разных удобрений, то к тому времени я приобрету солидные познания: чилийскую селитру не спутаю с морской солью.

Но Зарва не слушал капитана. Он был уже занят другими мыслями и собирался выйти из каюты. У двери он задержался:

— Я согласен с вами, Алексей Алексеевич, только в одном: в плохую погоду из всех китов, пожалуй, проще всего охотиться на кашалотов. И если бы мы находились сейчас в океане, я прервал бы занятия с учениками и сам стал бы у пушки. Кстати… — Зарва остановился и потом продолжал, слегка запинаясь: — В эти дни у меня было достаточно времени, чтобы заняться личными делами. Так вот, я подсчитал, что за все годы охоты на моем личном счете значится ровно тысяча китов. — Он сделал паузу. — Если вы отдадите приказание сняться с якоря, я сегодня же открою счет второй тысячи… не глядя на туман.

На следующее утро туман начал рассеиваться так же быстро, как и пришел. Сначала очистилось небо, и клочья тумана, разгоняемые ветром, повисли над бухтой низкими облаками, цепляясь за вершину вулкана. Потом прояснились горные склоны, и зазеленела на них омытая трава. Разбросанные по склонам карликовые пихты отливали темной синевой, и повсюду мелькали искрами лиловые ирисы и желтые лилии.

Последние остатки тумана ушли в океан через узкую горловину, и тогда открылось округлое очертание всей бухты с прозрачной водой, отражавшей голубовато-зеленое утреннее небо.