Юго-запад
Шрифт:
— Н-да, — сказал Махоркин больше самому себе. — Н-да, надо ехать. — Он поправил за спиной висевший на одной лямке вещевой мешок. — До свиданья!..
— Да ты погоди, — обернулась Славинская. — Через полчасика, а может и раньше, эта машина обратно в бригаду пойдет. Вот тогда и поедешь. Чего с попутной на попутную-то прыгать?
— Это точно, — усмехнулся Махоркин, — прямым сообщением всегда лучше.
— И вообще, молодой человек, по-хорошему вам скажу, напрасно вы это...
— Что «это»?
Щеки Махоркина заалели.
— На Катеньку на нашу поглядываете,
— Значит, лейтенанты народ не подходящий? — стараясь перевести все в шутку, спросил Махоркин.
Славинская обиделась:
— Вот и видать, что ты еще глупый! Разве в звездах дело! У тебя вон какая звезда есть, геройская! Не в звездах дело!
— Правильно, — покорно согласился Махоркин, — Тогда тем более надо сматываться. Всего хорошего!..
Ему было сейчас очень жалко самого себя. Ведь все дни в медсанбате, все сегодняшнее утро, пока он добирался сюда на попутных машинах, он думал о Кате с восторгом и нежностью. А тут какой-то майор!..
Он порылся в карманах шинели, нашел начатую пачку сигарет и, закурив, свернул за угол дома. Здесь с машины сгружали раненых. Они лежали в кузове грузовика на соломенной подстилке, и их осторожно по одному перекладывали сначала на носилки, а потом спускали вниз и несли в сортировочную. Пахло бензином, бинтами и карболкой. В кузове кто-то изредка, с тяжелым рокочущим хрипом стонал.
Махоркин подошел к кабине грузовика, приоткрыл дверцу. Шофер, откинувшись на бугристую спинку сиденья, спал, открыв рот и посвистывая носом. Из-под ушанки на его мокрый, в испарине, лоб скатывались капельки пота.
«Ладно, пусть поспит». Махоркин прикрыл дверцу, сел на подножку и, раскуривая криво тлеющую сигарету, посмотрел на домик, в котором помещалась санчасть. Там, за ее окнами, кое-где заколоченными досками и фанерой, что-то делала сейчас Катя.
По пыльной солнечной улице в сторону передовой очень часто проходили машины — бензовозы и ремонтные летучки, дребезжащие «санитарки» и тяжело ревущие «студебеккеры» со снарядами. Прошел танк. И земля еще долго вздрагивала после того, как он скрылся за перекрестком. Тянулись небольшие, разрозненные колонны пехоты, пароконные обозные повозки. В тыл провели большую группу пленных, человек полтораста.
И вдруг Махоркину так захотелось к своим, в батальон, что даже заныло сердце. Он решил плюнуть на эту машину, не дожидаться ее, а выйти па дорогу, «голоснуть» и поехать домой с любой попутной.
До западной окраины Эйзепштадта, где находился первый батальон, Махоркин добрался на бензовозе, в кабине, рядом С шофером, пропахшим бензином так, что тяжко было дышать. Потом пришлось еще долго плутать и среди указок, которыми были облеплены все столбы и углы домов, искать свою — «Х-во Бельского».
Город устало и облегченно дымился. На северной окраине его еще изредка постреливали из автоматов. Улицы были забиты машинами и солдатами. Лучи солнца золотили выщербленные пулями и осколками стены домов, искрились в уцелевших окнах. В воздухе пахло весной и гарью. Белые, позолоченные с одного боку облака медленно тянулись на юго-восток. Между ними, сверкнув серебристыми крыльями, прошли с далеким гулом два истребителя. Прошли и быстро исчезли в синеве.
Проплутав, наверное, с час, Махоркин выбрался наконец на центральную улицу города. Тротуары и проходы между домами были завалены обломками стен, гофрированными железными шторами магазинных витрин, разбитыми автомашинами и повозками. Все это напомнило Махоркину последние дни боев в Буде. Но там каждый след боя неторопливо припорашивали мокрые, липкие снежинки, там посвистывал вдоль Дуная резкий оттепельный ветер, а тут стояло пыльное безветрие и сладкий запах дождавшихся весны деревьев.
Сзади прерывисто засигналила машина. Не оглядываясь, Махоркин сошел с проезжей части улицы. Подняв целое облако пыли, мимо проехала крытая полуторка и остановилась шагах в десяти впереди.
— Ну факт, Махоркин!
Из кабины полуторки, оставив дверцу открытой, вылез старшина Никандров в запыленном ватнике и пилотке набекрень.
— А я вас сразу узнал, товарищ гвардии лейтенант! Вижу, знакомый!..
— Точно, старшина, знакомый! Привет! — Махоркин протянул Никандрову руку. — Часа два батальон ищу. Я опять к вам.
— А мы тут рядом, с полкилометра. Садитесь!
Махоркин сел в кабину. Никандров, придерживая одной
рукой пилотку, встал на крыло. По центральной улице проехали до конца, потом, возле круглого сквера с каким-то памятником посередине, свернули на боковую. Здесь толпились возле кухни солдаты.
— Подъезжаем, — сказал Никандров, просовывая голову в окошко кабины.
— Как вы тут вообще-то? Все воюете?
— Воюем! А вот сегодня вроде маленькую передышку дали.
Махоркин очень хотел и очень боялся спросить про знакомых солдат и офицеров. Вдруг их уже нет в батальоне? Вдруг кого-нибудь из них уже нет вообще?
— А начальство далеко?
— Капитан Бельский и капитан Краснов тут близко. — Никандров позвал шофера: — Сердюк! Развернись и загоняй в ворота! Прибыли, товарищ гвардии лейтенант!
Махоркин вышел на тротуар, и полуторка стала разворачиваться, чтобы зайти во двор задним ходом,
— Здравия желаем! — крикнул возившийся возле кухни Карпенко. — С возвращением, товарищ гвардии лейтенант!
— Спасибо! — Махоркин улыбнулся. — Ну и пахнет у тебя! Если б я старшину не встретил, я бы по этому запаху свой батальон нашел! У нас в батальоне всегда такой борщ — лучший во всем корпусе!..
— Та шо вы такое кажете! — смутился Карпенко. — Борщ як борщ. Стараемось!
— Наливай-ка гвардии лейтенанту! — распорядился старшина.
Махоркин улыбнулся:
— Погоди. Сначала ж надо доложить.
— Э! С начальством, товарищ гвардии лейтенант, лучше на сытый желудок разговаривать, — засмеялся Никандров. — К тому ж, по случаю благополучного возвращения можно и сто граммов! Я сейчас. — Он скрылся в воротах и быстро вернулся с жестяной кружкой в руке. — Вот, отведайте! Верно, попахивает не ахти...