Юго-запад
Шрифт:
Карандаш начальника штаба, чуть дрожа, отмечал все эти названия на оперативной карте, и Дитрих прикидывал в уме: «Пятнадцать километров от Вены... Одиннадцать... Девять... »
— Войска Второго Украинского фронта, — сказал в конце доклада начальник штаба, — сегодня заняли Братиславу и продолжают движение по левому берегу Дуная к Вене.
Противнику удалось оторваться от преследовавших его советских частей и в первой половине ночи уйти за укрепления внешней оборонительной полосы австрийской столицы. Головная походная застава — рота автоматчиков на бронетранспортерах, высланная подполковником Кравчуком
Спустя час бригада была поднята по тревоге и погрузилась на автомашины. Одновременно с ней были подняты артдив, танковый полк Рудакова и дивизион гвардейских минометов.
Генерал Гурьянов, в четвертом часу утра приехавший на командный пункт Кравчука, пояснил свою мысль комбригу очень коротко:
— Обер-Лаа лучше брать сегодня ночью или рано утром. И с ходу, пока немец не очухался. Артдив и дивизион РС обработают передний край противника, и вперед! На всю подготовку — час!
Кравчук, молча глядевший на коптящий огонек лампы, слегка поморщился, провел ладонью левой руки по своим гладко выбритым наодеколоненным щекам. Его явно что-то беспокоило. Гурьянов заметил это, но спрашивать не стал. Он приблизительно догадывался, что именно тревожит сейчас командира бригады: усталость людей, которые за эти полмесяца наступления спали по два-три часа в сутки, а иногда и того меньше. Гурьянов мог бы дать сейчас бригаде еще три часа сна, назначить наступление позже. Но три часа — это три часа, это подошедшие резервы противника, это уточненное взаимодействие его огневых средств в обороне, это, наконец, лишний пулеметный окопчик, которого три часа назад не было, и чтобы взять этот окопчик, надо будет пожертвовать, может быть, тремя солдатами...
— Отдыхать бригада будет после Вены, — сухо закончил Гурьянов, так и не дав ничего сказать командиру бригады. — А через час надо начать. Танкисты, артиллеристы и минометчики будут на это время переподчинены вам. Завтра к исходу дня выйти непосредственно на окраину Вены. — Гурьянов вынул из планшетки и развернул большой план города. — Вот сюда, в начало этой улицы. Она называется... Она называется Фаворитенштрассе.
Колонна батальона по широкому, в воронках и выбоинах шоссе двинулась в сторону Леопольдсдорфа, на неровный, то затихающий, то вспыхивающий снова далекий треск пулеметной перестрелки. В предрассветном небе хрустально-холодно поблескивали крупные звезды, временами по низу дул ветер, и над Веной, лежавшей очень близко на горизонте, разбросанные вширь, тускло багровели редкие зарева. Остались позади два железнодорожных переезда, по бокам шоссе чернели высокие деревья. Потом слева от дороги показались безмолвные домики Леопольдсдорфа. На перекрестке «маяк», выставленный штабом батальона, солдат в пилотке и в шинели с поднятым воротником негромко сказал Авдошину, сидевшему в кабине головной машины:
— Метров шестьсот проедете, товарищ гвардии младший лейтенант, и сворачивайте вправо, на проселок. Там тоже «маяк» стоит, дальше покажет...
Рота выгрузилась в овраге, километрах в полутора от Обер-Лаа. Выйдя из машины, Авдошин, не разобрав дороги, влез в какую-то лужу, вполголоса выругался и пошел искать Махоркина, который должен был находиться уже где-то здесь.
По всему оврагу слышался сдержанный говор, осторожное позвякивание котелков и автоматов. Машины, не включая света, по очереди разворачивались и уходили назад в Ланцендорф, в тылы батальона.
Небо за гребнем оврага, главным образом слева, в стороне Ротнойзидля, светлело от ракет, и оттуда доносились частые разрывы мин. «Бьют по второму батальону, — понял Авдошин. — Все-таки разглядели».
Командир роты был в самом конце оврага, разговаривал о Бельским, который стоял, поеживаясь от ночного холода, засунув руки в карманы ватника.
— Рота прибыла, товарищ гвардии лейтенант! — доложил Авдошин.
— Хорошо. — Махоркин повернулся к Вельскому. — Разрешите выдвигаться?
— Давай! Прямо к переправе. Половина Обер-Лаа у нас. Там третий батальон. Проходишь его боевые порядки — и на ту сторону! Ручеек. Лизингбах. Посматривай за правым флангом. В Унтер-Лаа еще немцы. — Бельский про тянул командиру роты руку. — Счастливо!
Авдошин не разглядел в темноте его лица, но понял, что командир батальона улыбнулся. Невеселой, усталой улыбкой.
Немцы, по-видимому, что-то почувствовали. Осветительные ракеты стали взлетать все чаще и чаще, и справа по Обер-Лаа начали бить вражеские минометы. Временами там же постреливали и крупнокалиберные пулеметы. Сначала над землей беззвучно стелилась сверкающая огненная трасса, а спустя несколько секунд слышался размеренный грохот очереди.
Позади Авдошина, по узкой тропке, которая в конце оврага переходила в поспешно вырытый, неглубокий ход сообщения, посапывая, шел Рафаэль. Следом, изредка пригибаясь, когда над головой свистела мина, падавшая позади на шоссе, молча шагал Быков, теперь — помкомвзвода, с вещмешком и футляром со скрипкой. Авдошин как-то посоветовал ему сдать скрипку на хранение Никандрову, по Быков только улыбнулся и молча покачал головой.
Вышли к крайним домикам Обер-Лаа. Авдошин приказал рассредоточиться и по отделениям выдвигаться па берег Лизингбаха. Когда перебегали улицу, метрах в тридцати от него и от Быкова шлепнулась мина. Вспышка разрыва, мгновенная, как блеск молнии, вырвала из тьмы низенькие, кое-где разбитые домики с закрытыми ставнями, фигурки бегущих через улицу солдат, словно застывших в этот миг на месте, обломки сгоревшего грузовика, приткнувшегося бортом к телефонному столбу. Авдошин и Быков наискось бросились к ближайшему зданию и почти одновременно плюхнулись на твердую землю около фундамента.
— Не уследишь, как накроет, — усмехнулся командир взвода, облизывая пересохшие губы. — Хуже всего, когда ночью обстреливает. Терпеть не могу!..
— И днем не слаще! — Быков рукавом вытер вспотевший лоб. — Опять!..
Вверху, в черноте неба, снова засвистело, и на середине улицы, там, где их застал предыдущий разрыв, полыхнуло яркое веерообразное пламя. Кто-то тяжело протопал мимо и упал в пяти шагах, перебирая всевозможные ругательства.
— Бухалов? — спросил Авдошин.
— Я, товарищ гвардии младший...
Разорвалась еще одна мина, теперь совсем близко, за углом дома, возле которого они лежали. Потянуло сладковатокислым дымком. Рассыпая розовые пули резко метнувшейся с фланга на фланг пологой дуги, с противоположной стороны речушки длинной испуганной очередью залился немецкий пулемет.
— Пошли, — сказал Авдошин, поднимаясь.
Все трое, один за другим, пригибаясь почти к самой земле, миновали реденький, чисто убранный садик и на его краю, возле поваленной ограды, спрыгнули в глубокий ход сообщения.
— Что за народ? негромко спросил кто-то из темноты.
— Свои! Первая.
— Ясно! Залазь, места хватит. Курить что-нибудь есть?
— Найдем!.. Э! — спохватился Авдошин. —А где Рафаэль?
— Здесь я!..
Рафаэль, шатаясь, вывалился из-за поворота траншеи. Свет взлетевшей над речкой ракеты скользнул по его веснушчатому лицу, по огненным, выбившимся из-под пилотки волосам. Лихой авдошинский адъютант и порученец глядел вяло и виновато, его всегда розовые под рыжим пушком щеки были сейчас серо-желтыми.