Юго-запад
Шрифт:
— Ох, черт!.. Мне ж строевую составлять!..
— Воюем, братцы? — улыбнулся Краснов, приваливаясь спиной к стене.
— Воюем! — угрюмо ответил сержант, командир отделения связи. — Только долго так не навоюем. Что ж там наши-то?
— Бригада на подходе, — опять улыбнулся Краснов. Больше он ничего не мог сказать, потому что ничего не знал сам. Он достал пачку сигарет и первому протянул сержанту. — Закуривайте, ребята, чтоб дома не журились!
— Закурить можно.
Поблизости упала немецкая мина, полоснула по стенам и окнам
— Вот сволочь! — выругался писарь. — Подыхает, а тоже! — согнувшись, прижимая к груди перевязанную руку, он подошел к замполиту, потянулся за сигаретой. — Д-да... Теперь строевую записку придется кому-нибудь другому составлять... Эх, и погробило ж, видать, сегодня наших!
Ему никто не ответил. Курили. Курили молча, сосредоточенно и жадно, сжигая сигареты до самого конца.
— Идут, — негромко сказали вдруг у окна. — «Тигры»!..
— Где? — спросил Краснов, осторожно выглядывая наружу.
— Вон! — телефонист, наблюдавший за улицей, показал рукой. — Видите?
— Теперь вижу. Три.
Немецкие танки выползли из переулка на параллельную Дунаю улицу и сразу же открыли огонь из пушек и пулеметов. Стреляли по всем домам подряд. Трассирующие пули чиркали по асфальту, дробили красный кирпич старых, выветренных стен.
— Не высовываться! — приказал Краснов. — Подпускать на верный бросок!
Сержант, командир отделения связи, словно не слышал этой команды замполита. Сжав в обеих руках по увесистой противотанковой гранате, он направился было к окну, видно собираясь выскочить на улицу и поползти навстречу танкам.
— Назад, Ломакин! — остановил его Краснов.
— Что? — недовольно обернулся тот.
— Назад! Чтоб помереть, большого ума не надо.
Ломакин как-то грустно усмехнулся, гранатой сдвинул пилотку на затылок, и вдруг взгляд его, случайно остановившийся на окне, выходящем к Дунаю, стал удивленно ошарашенным:
— Комбат! Товарищ гвардии капитан, наш комбат!
Краснов ничего не понял. Он только увидел, что командир отделения связи перемахнул через подоконник и скрылся направо, побежал в сторону моста и штаба батальона. Выглянув в окно, замполит действительно увидел Талащенко. Без фуражки, в расстегнутой гимнастерке, шатаясь, он медленно шел вдоль плотины. Навстречу ему крупными сильными прыжками бежал Ломакин.
За спиной Талащенко разорвалась мина. Но он шел, как глухой, даже не оглянулся, не ускорил шага, не поднял головы.
Ломакин сшиб командира батальона с ног, и они вдвоем покатились в снарядную воронку. Еще одна мина полыхнула на набережной, брызнула во все стороны осколками и кусками асфальта. Тяжко грохнуло. Краснов выскочил из окна, упал, потом поднялся, пробежал несколько шагов и кувырком, обо что-то споткнувшись, тоже скатился в воронку. Схватил командира батальона за плечо, повернул к себе лицом и ужаснулся его пустому окаменевшему взгляду.
— Ты что, Гриша?
— Все, комиссар... Больше ничего не осталось...
Со стороны домика, в котором были телефонисты и связные, послышался грохот рвущихся противотанковых гранат, длинные пулеметные очереди, выстрелы танковых пушек.
— Наши идут! — вдруг закричал Ломакин, сорвал с себя пилотку и, высунувшись из воронки, начал яростно махать ею над головой. — Товарищи! Наши идут! Танки!..
С Имперского моста, продираясь сквозь грязно-серый дым минных разрывов, сползали на Губертовский вал «тридцатьчетверки».
Одна, другая, третья... Чуть сбавив ход, словно собираясь предварительно осмотреться, они наискосок выбирались на улицу, прямо к тому домику, возле которого, готовые встретить «тигров», залегли связные и телефонисты.
— Это «девятка», — сказал замполит, повернувшись к Талащенко. — Гриша! «Девятка»!
Остановив машину, старшина Никандров высунулся в окошко кабины:
— Эй, камрад!
Седоволосый щуплый старичок, стоявший в нише ворот старинного трехэтажного дома напротив, вскинулся, словно очнувшись от сна:
— Bitte?
— Энгертштрассе? — Никандров махнул рукой вдоль улицы. — Энгертштрассе? Ферштеен?
— Ja, ja! — закивал старичок. — Das ist Engertstrabe.
— Данке!
Козырнув, старшина потихоньку поехал дальше искать свой батальон, уже вышедший из боя и вернувшийся в Пратер. Он должен был находиться на этой самой Энгертштрассе,
около военного городка, так называемых казарм Альберта. Так сказал Никандрову помпохоз Рябов, ездивший сюда ночью.
На той стороне Дуная, но уже далеко, все еще громыхало, и там низко по небу стелился густой черный дым. А здесь было спокойно и мирно. Улицы, пыльные и жаркие, залиты солнцем, полны автомашин, людей, танков, тягачей с орудиями, обозных повозок.
Никандров проехал еще метров триста. Слева показались массивные, казарменного типа строения за высоким каменным забором. «Видать, это и есть ихний Альберт, черт ему в пятки! » — решил старшина, собираясь затормозить и у кого-нибудь из солдат, сидевших и лежавших на солнцепеке около ограды, спросить, где первый батальон. Но увидел Авдошина, тот деловито шагал по тротуару вместе с Рафаэлем, почтительно трусившим на шаг сзади.
Прибавив газу, старшина поравнялся с ним, приоткрыл дверцу:
— Привет, Ваня! Жив-здоров?
Авдошин обернулся, подошел к машине:
— Привет, Степа, привет! Пока жив-здоров. Обед тянешь?
— Как положено.
— Вовремя! У ребят животы подвело. Давай загоняй во двор, мы здесь! И танкисты тут из «девятки». Вон их машины стоят.
— Досталось ночью-то?
— И не вспоминай!
— Ну, теперь, видать, кончено?
— Похоже. Наверно, сегодня за Вену приказ будет. Как, Степа, думаешь, дадут нам «Венских» или не дадут?
— Думаю, дадут!