Юго-запад
Шрифт:
— Сам знаю, что Третьего!
— А чего спрашиваешь?
— Да это ж Никандров! — воскликнули вдруг в темноте.— Товарищ гвардии лейтенант, это ж Никандров!
— Погоди,— пробормотал старшина.— Горбунов?
— Точно! — весело ответил солдат в плащ-палатке.
— Ну, значит, приехали!..
— Факт, приехали!..
Никандров неохотно вылез из кабины под дождь и сразу на полсапога увяз в хлюпком месиве. В лицо ему ударил водяными брызгами ветер. Пройдя вдоль кузова, старшина постучал кулаком в мокрый холодный борт:
—
— Чую! — отозвался Карпенко.
Незаметным привычным движением старшина расправил свои обвисшие усы и, как слепой, глядя прямо перед собой, спросил у темноты:
— Горбунов! Переправа готова?
Еще рано, товарищ гвардии старшина! К четырем ноль-ноль приказано.
— А как же... Мне-то как?
— На шлюпочках придется.
— Да у меня ж тонны полторы!
— Переправим!
Кто-то невидимый по грязи и лужам шел к машине.
— Никандров?
— Я!
— На шлюпках будешь переправляться?
Старшина узнал по голосу командира саперного взвода лейтенанта Бахарева.
— Придется.
— А может, малость подождешь?
— Какую малость?
— Часиков пять-шесть. Первым пропустим.
— Не могу, товарищ гвардии лейтенант! Мои ж там голодные и холодные сидят.
— Тогда пошли. Пару шлюпок я тебе дам. А машину пусть гонят к берегу, —сказал Бахарев. —Дорогу Горбунов покажет. Горбунов!
— Я! — откликнулся солдат в плащ-палатке.
— Покажи, как проехать.
— Есть!
Горбунов вскочил на подножку полуторки, просунул голову в кабину:
— Давай сразу налево.
Уже привыкшими к темноте глазами Никандров различал теперь впереди широкую спину Бахарева, который шел не спеша, по уверенно. На той стороне Дуная далекое размытое сияние осветительных ракет изредка озаряло низкие, неподвижно нависшие над землей тучи.
Поджидая старшину, Бахарев остановился:
— Осторожней — воронка... Все тут, паразит, разворотил!
— А вы работаете? — спросил Никандров, прислушиваясь к гулу голосов и глухим ударам, доносившимся с реки.
— Работаем! Тут и корпусные и армейские саперы. Мадьяры местные тоже помогают... Достается нашему брату! Только по ночам и передышка. Днем бомбит, обстреливает...
А приказ — к четырем ноль ноль сдать. Даже водолазов прислали. Сам Гурьянов приезжал часа два назад.
Они вышли к воде, черной, устало набегавшей на прибрежный песок. Середина реки гудела. Кое-где на земле серели пятна подтаявшего снега. У берега покачивались две шлюпки, привязанные к кольям.
— Отсюда и отчалишь,— сказал Бахарев.— Пойду пришлю ребят. Грести помогут и шлюпки обратно пригонят.
— Я за один раз не обернусь.
— Два раза сгоняем! Великое дело! — усмехнулся командир саперного взвода.— Жди тут, я сейчас.
Он исчез, сразу растаяв в дождевой мути.
Всматриваясь в темноту, Никандров попытался разглядеть противоположный берег, где был сейчас его родной батальон, по видел только ночь и дождь, которые, казалось,
Бахарев вернулся минут через двадцать, приведя с собой трех солдат.
Вот тебе гребцы и грузчики. А это из санроты,— кивнул он на третьего солдата. Раненых сюда доставит.
Всех, кто погиб при отражении немецкой контратаки, похоронили перед вечером. Накрапывал дождь. В прибрежных лужах, отражая серое сумеречное небо, блестела вода. Маленький холмик в двадцати шагах от берега увенчала пятиконечная звезда, вырезанная Зелениным из консервной банки, да чья-то помятая каска. Рассыпчато прогремел залп прощального салюта, и люди, отдав последний долг павшим товарищам, пошли обратно в залитые водой окопы.
Краснов шел рядом с Талащенко. Лицо командира батальона осунулось, посерело, густая синева усталости легла вокруг потемневших глаз, усы обвисли.
В блиндажике КП тоже было сыро. Отчаянно дымила печка, которую дежурный связной набивал бурыми мокрыми стеблями кукурузы. В углу стонал накрытый двумя полушубками Никольский, легко раненный в ногу выше колена.
Талащенко устало сел на ящик из-под противотанковых гранат. Сунул руку в карман полушубка. Сигарет не было. Саша заметил этот его жест, участливо спросил:
— Товарищ гвардии майор, махорку покурите? Тут у меня есть про запас.
— Давай махорку.
Талащенко свернул толстую самокрутку, прикурил, затянулся.
— Может, чайку, товарищ гвардии майор, попьете? — посмотрел на него Зеленин.— Сейчас закипит.
— Наливай, Саша, наливай! — ответил за командира батальона Краснов. Он сидел, близко пододвинувшись к коптилке, и что-то записывал в свою толстую тетрадь.
Саша, обжигаясь, разлил в жестяные кружки кипяток, поставил на стол:
— А сахар кончился.
— И так сойдет. Погреемся — тоже хорошо.— Краснов закрыл тетрадь.— И сухарей нет?
— Сухари у меня всегда есть, товарищ гвардии капитан.
— Давай!
Криво сколоченная дверь блиндажика распахнулась, и, размахивая какой-то бумагой, вниз спустился начальник связи батальона лейтенант Фатуев.
— От самого Гурьянова!..
Командир батальона взял влажный листок, исписанный крупным почерком дежурного радиста.
«Благодарю за отличное выполнение боевого приказа,— радировал Гурьянов,— Награждаю орденами Отечественной войны первой степени капитана Трубачева, старшего лейтенанта Братюка, старшину Добродеева; второй степени — капитана Лясковского, рядового Нефедова; Красной Звезды — сержанта Авдошина, сержанта Приходько, рядового Ласточкина...» О! Тут целый список! — сказал Талащенко.— Т-так... «Представляю к званию Героя Советского Союза лейтенанта Волобуева, старшего лейтенанта Бельского; к ордену Красного Знамени...» гм... «майора Талащенко, капитана Краснова... Всему личному составу объявляю благодарность, желаю новых боевых успехов в деле окончательного разгрома немецко-фашистских захватчиков. Гурьянов».