Юго-запад

Кузьмичев Анатолий Петрович

Пока Талащенко читал, Краснов быстро записал на бумажке фамилии награжденных, спрятал свою тетрадь и листок в полевую сумку:

— Пойду обрадую народ.

— Плащ-палатку возьмите, товарищ гвардии капитан! — остановил его Зеленин.— Дождь на улице... А чай-то что ж? Так и не выпили?

— Успею, Саша. Потом.

Сначала Краснов пошел в роту Бельского. Дождь дробно стучал по мокрой плащ-палатке, тяжелые сапоги вязли в густой грязи, глаза еле различали в темноте поблескивающую на дне траншеи воду.

Бельский

сидел в ротной ячейке управления, в окопе под перекрытием из жердей и соломы. На принесенных откуда-то камнях тлел робкий костерок, и командир роты, обросший и похудевший, нахохлившись, грел над огнем руки. Старшина Добродеев сидел, по-турецки поджав ноги, очень низко наклонившись к костру, и копался в объемистой полевой сумке.

— Опять, комиссар, не сидится? — весело спросил Бельский, увидев в отсветах костра Краснова, появившегося из хода сообщения.

— Поздравить тебя пришел.

Добродеев, заинтересовавшись, поднял голову.

— Получена радиограмма от Гурьянова,— сказал замполит,— Тебя и Волобуева представляют к Герою...

— Брось ты! — отмахнулся Бельский.— К Герою!..

— Серьезно, говорю! — Краснов вынул из полевой сумки листок.— Вот, специально записал.

Бельский как-то странно хмыкнул и часто заморгал, в упор глядя на замполита:

— Какое же это я геройство проявил?

— Начальству все видно, Боря.

— Волобуев — тот заслужил...

Краснов подсел поближе к огню:

— Да ты не один, не волнуйся... Нефедов твой «Отечественную войну» получил за подбитый танк...

— За сегодняшний?

Точно. Тут уж, честно сказать, я руку приложил. Передал по радио в политдонесении Дружинину, а там, видишь прямо в приказ.—Краснов протянул руку Добродееву: И тебя поздравляю, старшина! С орденом Отечественной войны первой степени.

Добродеев резко поднялся, чуть не пробив головой перекрытие над окопом:

— Спасибо, товарищ гвардии капитан. Служу Советскому Союзу!..

Вода стекала по стенам окопа, просачивалась сквозь солому над головой. От дождя некуда было скрыться. «Как же сейчас солдаты? — подумал Краснов.— Под открытым небом... В траншеях, в боевом охранении...»

— Надо было б народу сообщить, старшина,— сказал он.— Всему личному составу благодарность от командования корпуса.

— Это сейчас, товарищ гвардии капитан!

— Ты фамилии запиши.

Посвечивая себе фонариком, Добродеев переписал в блокнот фамилии награжденных солдат и сержантов роты и пошел по взводам. Когда он скрылся в глухой черноте хода сообщения, Бельский, молчаливо глядевший на огонь, поднял голову:

— Устал я. Спать хочется... Да мало ли чего хочется, когда сидишь вот тут, мокнешь и мерзнешь... Эх, скорей бы уж конец всей этой музыке! Надоело, честное слово!

— И мне надоело,— сказал Краснов.— Но теперь уже, по всему, недолго.— Он подбросил в костер обломок кукурузного

стебля.— Ладно, отдыхай! Пойду в третью.

...На командный пункт батальона замполит вернулся часа через полтора. В блиндаже горела лампа из стреляной гильзы, было шумно, накурено, и Краснов не сразу понял, в чем дело. Только разглядев на столе консервные банки, окорок, буханку хлеба, фляжки, он догадался, что приехал с того берега Никандров.

Старшина сидел напротив Талащенко и улыбался в огненные усы, как улыбается отец, доставивший какую-нибудь радость своим детям. Заметив вошедшего Краснова, он степенно поднялся, отдал честь.

— Здравствуйте, Никандров,— сказал замполит.— А газеты и письма привезли?

— Товарищ гвардии капитан! — укоризненно посмотрел на него старшина.— Вы ж сначала покушайте! Почти ж двое суток вот так сидите!..

— А его хлебом не корми, только газеты дай,— беззлобно пошутил Талащенко.

Покачав головой, Никандров отошел в темноту к двери и, вернувшись, положил на стол влажный сверток, крест-накрест перехваченный разлохматившимся шпагатом. Краснов попросил у Саши нож, распаковал газеты. Потом кивнул на хлеб, консервы, колбасу.

— Как насчет этого в ротах?

— Старшины, товарищ гвардии капитан, уже получают. Карпенко на берегу выдаст,

Награждению Улыбочки орденом Красной Звезды Авдошин обрадовался больше, чем собственной награде. Он как-то сразу по-братски полюбил этого тихого исполнительного солдата, почти еще мальчика.

— Законно, законно, товарищ гвардии старшина! — сказал помкомвзвода Добродееву.— По заслугам! Наш Ваня Ласточкин — герой... Итог-то, выходит, какой? Звездочка плюс «Отвага»!

— «Отвагу»-то за что отхватил? — спросил кто-то.

— За склад,— обернулся на голос Улыбочка.— В отряде я был, в партизанском. Два года почти. Диверсионная группа...

— Ты гляди! А не скажешь!..

Добродеев поинтересовался:

— За какой склад?

— Бензиновый... Бочек сто у фрицев было. При аэродроме. Мы с Кузьмой Гаврилычем Бондаренко подпалили. За это и медаль выдали.

— Авдошин! — крикнули за поворотом траншеи: — Начальство к телефону требует.

Помкомвзвода вернулся очень быстро и сразу же вызвал Бухалова, Улыбочку и еще двух солдат:

— Вот что, гвардия,— срочное дело. Вытряхайте сидора — пойдете за продуктами.

Бухалов, давно прикончивший свой энзе, мгновенно оживился:

— Где получать?

— На берегу, в районе минометной. Старшина Никандров прибыл. Принесете сюда. Да смотрите, того... спецпаек не забудьте.

— Не беспокойтесь, товарищ гвардии сержант! Доставим!

К излому траншеи, в котором обосновался Авдошин, стали без приглашения стекаться солдаты, а когда вернулись Бухалов и его помощники, здесь толкался почти весь взвод, кроме тех, кто был в боевом охранении.