Юго-запад

Кузьмичев Анатолий Петрович

Когда Виктор, договорившись с отцом встретиться здесь же, в медсанбате, на новогоднем вечере для офицеров, вернулся в палату, там бушевал сержант-сапер:

— Вызывают, и, пожалуйста — готовьтесь отправляться в тыл!

— Правильно! — равнодушно откликнулся лежавший на койке Никольский.— Для тебя войне конец.

— Конец?! Для меня конец будет, когда Берлин возьмем и фюрера вздернем! Конец!.. Подумаешь, важность! Два пальца на левой руке оторваны! Правая цела? Цела! Ну и в чем дело? Стрелять могу? Могу! Минировать могу? Могу! А они — в тыл! Н-нет, я

до самого Толбухина дойду! — Он повернулся к присевшему на койку Мазникову. — Скажите вот вы, товарищ капитан, правильно они поступают? Из-за этих вот несчастных двух пальцев,— сапер потряс забинтованной кистью левой руки,— из-за этих несчастных пальцев меня хотят в тыл направить! Врачи называются! Руку мою разглядели, а душу-то не разглядели... Помощники смерти! А куда я сейчас поеду? К кому? Меня жинка, если жива, в немецком концлагере ждет. И сынок там, пять лот ему!.. Люди написали, сообщили, что угнали их. Эго вот доктора знают? Не выпишут в батальон, сам удеру!.. Я вот сейчас обдумаю и прямо Сталину рапорт напишу!

Отшвырнув войлочные туфли, он лег, не снимая халата, и больше не сказал ни слова.

За дверью послышались шаги и сердитый голос Аллочки:

— Товарищи! Товарищи! Вернитесь! Кто вас пропустил?

— Милый одуванчик! Лапочка-эскулапочка! Успокойтесь и не волнуйтесь, мы быстро исчезнем...

Ну, конечно, это был Казачков!

Виктор поднялся, распахнул дверь палаты. Казачков шел по коридору, отстраняя рукой забегавшую наперед Аллочку. Улыбаясь во все лицо и прижимая к груди какой-то сверток, за ним едва поспевал Снегирь.

— Вот он! — сказал Казачков, заметив вышедшего в коридор Мазникова.— Здоров, комбриг!

— Привет!

— Я сейчас позову дежурного врача! — затопала сапожками Аллочка.— Безобразие!..

— Дорогая моя! — наклонился к ней Казачков.— Нельзя же быть такой строгой! А за нами — магарыч,— Он остановил Снегиря, разворошил его сверток, достал оттуда плитку шоколада.—С наступающим Новым годом, дорогая Аллочка! Кушайте на здоровье и вспоминайте гвардейцев-танкистов.

Виктор поздоровался с ним и со Снегирем, повернулся к сверкающей глазами Аллочке.

— Вы уж нас не выдавайте.

— А! — махнула та рукой и, казалось, только сейчас заметила, что в другой у нее шоколад. — С вами разговаривать!.. Смотрите, только не долго! Через полчаса обход. Выговор из-за вас получу.

— Как дела, комбриг? — спросил Казачков, когда Аллочка, стуча каблучками, скрылась в глубине коридора. — Порядок?

— Порядок!

— Когда обратно?

— Денька через три-четыре.

— Давай поскорей, ребята скучают.

— Кожегулов-то как? И Петя Гальченко?

— Кожегулов умер, — мрачно сказал Снегирь, кладя сверток на подоконник. — В полковой санчасти. А с Петей тоже плохо — глаз совсем вытек. За Дунай Петю отправили, я тут в медсанбате справочки навел. Шапошников тогда сгорел, вместе с экипажем. У Алтыбаева машину разнесло, механика и радиста — насмерть!..

— Н-да, веселенькая была ночка!

— Веселей некуда!

Казачков потянулся к подоконнику, взял сверток.

—

Тут вот тебе, комбриг, ребята прислали. К Новому году.

В свертке была еще одна плитка шоколада, три пачки «Казбека», изящная черная с позолотой авторучка и флакон одеколона.

— А это персонально от меня! — Казачков отвернул полу шинели и торжественно вытянул из кармана бутылку. — Коньяк! Трофейный! Специалисты говорят — французский. Жаль только, что бутылочка маловата — всего триста пятьдесят.

Виктор растерялся.

— А куда ж я ее дену? В столовую ж не понесешь: Знаете что? Давайте-ка мы его сейчас и раздавим, а?

— Прямо здесь? — испуганно спросил Снегирь.

— А чего? — усмехнулся Казачков. — В старину ратники пили из круговой, а мы — из горлышка. Новый год, Снегирек! Сам бог и Гоциридзе велели! Закусочка подходящая — шоколад!.. — Он встряхнул бутылку, посмотрел ее на свет. — Ну как, комбриг, ты еще в Ниночку не того?

— А тебе какое дело?

— Болею за товарища.

— Продолжай болеть и дальше. Пока «не того».

— Ну, ладно. — Казачков ловко выбил пробку и, подав бутылку Виктору, разорвал обертку шоколада. — Начинай ты... Перед употреблением взбалтывать.

— Что ж, с наступающим сорок пятым! — Мазников отпил из горлышка треть бутылки, крякнул, бросил в рот кусочек

шоколада.

— Теперь ты,— кивнул Казачков Снегирю.

Тот взял бутылку, покраснел, оглянулся, нет ли кого в коридоре.

— С Новым годом, товарищ гвардии капитан! За ваше скорейшее выздоровление!

Казачков выпил последним и успел вовремя: в конце коридора послышался стук Аллочкиных каблучков. Увидев на подоконнике пустую бутылку, она изумленно остановилась, и ее веселые глаза стали совсем круглыми.

— О-о-о! Вы пили?

— Миленький одуванчик! Только одну на троих.

— Уходите! Стрижанский!

Казачков и Снегирь встрепенулись.

— Тревога! Исчезаем! Бывай, комбриг! Вечером, может, увидимся!

— Бутылку-то свою заберите! — засмеялась Аллочка.— Вон на окошке... Растерялись, гвардии танкисты!

2

На место Волобуева из штаба бригады в роту Бельского прислали молоденького красивого лейтенанта с веселой фамилией Махоркин. Авдошин онемел от изумления, когда на груди нового командира взвода увидел Золотую Звездочку Героя Советского Союза.

— Д-да! — сказал он.— Вот это я понимаю! За что удостоились, товарищ гвардии лейтенант?

— За Днепр. Букринский плацдарм. Слышал о таком?

— Слышал. Бои были серьезные... И что же, сам Михаил Иванович вручал?

Махоркин улыбнулся:

— Сам Михаил Иванович. Повезло мне. В ЦК комсомола после госпиталя пригласили... Тогда же и награду вручили,

— Прямо в Кремле?

— В Кремле.

— И ручку Михаил Иванович пожал?

— Пожал.

— Н-да! Не всякому повезет... А скажите, товарища Сталина не удалось повидать?

— Нет, сержант, не удалось.

— Жалко.