Юго-запад
Шрифт:
— Федя-а-а! — не своим голосом заорал Авдошин.
Приходько прыгнул вниз, упал, быстро вскочил и, сбив прикладом двух или трех вражеских солдат, вдруг тяжело опустился в снег, выронил пулемет и повалился на бок.
Авдошин поднялся и, ничего не видя перед собой от ярости и боли, бросился вперед. Позади, справа и слева, стреляли. Бухалов визгливым голосом не переставая орал «ура!». Потом Авдошин упал, но, падая, успел выстрелить в возникшую перед ним фигуру в черной квадратной каске. Послышался протяжный вопль. Но его сразу же
И вот теперь — вокруг тишина. Рядом, трудно, надрывно дыша, лежит Федя Приходько. Его маскхалат, ватник и пропотевшая гимнастерка залиты кровью. Немецкая автоматная очередь угодила ему в живот, наискось.
Приходько зашевелился, тихо застонал. Авдошин склонился над ним, прислушался. Может, что хочет сказать? Загорелое лицо сержанта стало серо-желтым. На подбородке застыла выбежавшая из угла рта розовая струйка крови.
«Эх, Федя, Федя! Даже попить тебе сейчас нельзя...»
Веки Приходько вздрогнули, чуть-чуть приподнялись. Он равнодушно посмотрел в лицо Авдошину и, кажется, не узнал его.
— Хлопцы!..
— Ты что, Федя?
— Ты, Ванюша?
— Я, Федя, я!..
— Это хорошо... Пришли, значит.— Приходько вздохнул.— А я вот... Помру, видать.
Авдошин скрипнул зубами.
— ...Не забывайте,— продолжал Приходько.— И, может, кого моих встретите... В Германию угнали... Ты расскажи тогда.
Приходько несколько мгновений неподвижно глядел вверх, потом закрыл глаза и отвернулся.
— Все,— тихо сказал Бухалов.
Помкомвзвода всхлипнул. Но сразу же взял себя в руки и, размазывая по грязным щекам слезы, накинулся на Бухалова:
— Ну чего уставился? Не видел, как я реву?..
Бухалов горько покачал головой.
— Товарищ гвардии сержант!..
— Зови Коробкина! Быстро!
Когда наблюдавший за противником Коробкин слез с чердака, Авдошин жестко, ни на кого не глядя, сказал:
— Слушайте мой приказ, гвардия. Трое нас тут. А фрицы опять сунутся — это точно. Ты, Бухалов, и ты, Коробкин, со станковым пулеметом на южную сторону чердака... Я с ручным — на западную. Помирать, а драться, поняли? Как Федя наш, драться! До последнего! А ночью, если раньше не прикажут, пойдем обратно, Выполняйте!
Бухалов и Коробкин полезли наверх. Помкомвзвода на минуту задержался внизу и, когда они скрылись, подошел к недвижно лежавшему Приходько. Встал перёд ним на колени, снял каску, вздохнул и прижался губами к его чуть теплому лбу...
Около четырех в батальоне появился офицер связи из штаба бригады, старший лейтенант. Его машину разворотило снарядом на окраине Киш — Веленце, и километра два он шел пешком, еще раз попал под обстрел, был ранен в руку и в бедро и последние пятьсот метров добирался ползком.
Еще не зная, кто он и как здесь очутился, Талащенко вдвоем с Сашей уложил его на
— Что ж у вас рация-то? — морщась от боли, спросил старший лейтенант.
— Разбита.
— А Талащенко — ты?
— Я.
— Я из бригады. Вот тут, — он глазами показал на внутренний карман шинели, — пакет. Возьми. Ночью отходить будешь. Приказано. Немцы-то Секеш... Секешфехервар взяли. И дальше прорвались. А слева... слева — к Дунаю, гады, вышли. Дела того — неважнецкие... Прижимают, черт бы их взял! Ох ты черт! — старший лейтенант вытянул раненую ногу. — Хоть бинты-то у вас найдутся?
Саша отошел в угол, где около рации возились радист и Улыбочка, стал рыться в своем вещмешке, разыскивая индивидуальный перевязочный пакет.
Талащенко разорвал конверт, быстро прочитал приказание, написанное полковником Мазниковым на листке полевой книжки. С наступлением темноты батальону предлагалось отойти и занять оборону на юго-западной окраине Каполнаш-Ниека.
— В артдив надо сообщить, — снова заговорил офицер связи. — Им тоже приказано... Связь с ними есть?
Талащенко усмехнулся:
— У нас сейчас с ротами устойчивой связи нет.
— Плохо!.. Мотоцикл дашь? Спасать надо артдив. Погибнет. Прижмут его там. А без приказа не отойдет...
— Не дам я тебе мотоцикла!
Старший лейтенант привстал, потянулся раненой рукой к кобуре пистолета, глаза его вспыхнули злыми зеленоватыми огоньками:
— Д-дашь! Ты понимаешь? Погибнет артдив, майор! Ах ты, с-сукин...
— Тихо! — прикрикнул Талащенко.
— Он же вам помогал! — офицер связи бессильно скреб пальцами жесткий брезент кобуры и вдруг всхлипнул. — Он же тебе помогал, а ты...
— Я пошлю туда человека, понял? А ты скорей за пушку!
— Извини, майор...
— Добре, добре... Ласточкин! — позвал командир батальона.
— Я!
— Где твой мотоцикл?
— В укрытии, товарищ гвардии майор. Метров сто.
— Добре. Сейчас поедешь с капитаном Никольским...
Начальник штаба батальона, сидевший у пролома в стене сарая, быстро обернулся.
— Со мной? Почему со мной?
— Мне больше некого послать.
— П-понятно! Значит...— Никольский поднялся, подошел к Талащенко вплотную.— Значит, решил от меня отделаться?
— Не скули! Сейчас ты поедешь в артдив, передашь приказание командира бригады отходить. В Каполнаш-Ниек. Разговаривать будем потом.
— Майор! Слушай, майор! — офицер связи, стиснув зубы, попытался подняться.— Я сам поеду... Только сначала достань мой пистолет... Я эту твою с-суку... Я эту с-суку пристрелю и поеду.
— Поедет он,— сказал Талащенко.— Успокойся.— Командир батальона повернулся к Никольскому.— Пакета не возьмешь, Передашь на словах. И ты, Ласточкин, запомни!
— Ясно, товарищ гвардии майор: как стемнеет, отходить на это... на Каполнаш-Ниек. Командир бригады приказал.