Югославская трагедия
Шрифт:
— Из разговора с фон Гольцем я точно установил: бегство Ранковича летом тысяча девятьсот сорок первого года из тюремной больницы в Белграде, куда он был перемещен из тюрьмы якобы на лечение, устроило гестапо.
— Браво, Шерри! Вы супермен! [52] Вы «великий циклоп» из Ку-клукс-клана, стоящий на страже нашего флага! Выудить такого кита! Он, как третий секретарь ЦК и член Политбюро, а главное, как заведующий орготделом ЦК, поможет нам, я думаю, подобрать здесь подходящих для нас парней.
52
Сверхчеловек.
—
— Ну, к нему мы еще вернемся. Дальше. Владо Дедиер?
— Направлен к Тито белградским гестапо.
— Сейчас он в Египте. Тито послал его туда своим представителем. Вертится там среди англичан, попивает с ними черри-бренди. Думаю, что Интеллидженс сервис не упустит такого молодца. Значит, и мы не упустим.
— Но не много ли для одного — тройная нагрузка?
— Ничего. Он спортсмен тяжелого веса! У нас, кстати, находится его старший брат Стева. Недавно он закончил курсы парашютистов и зачислен в европейскую армию Айка. Скоро, пожалуй, приземлится здесь. Тито нуждается в наших переводчиках. Следующий — Коча Попович.
— С ним я уже договорился! Этот офранцузившийся серб, любитель высоких духовных наслаждений и острых ощущений, вполне разделяет философию Ницше, что «человек — это постоянно изменяющийся, многообразный, изголодавшийся и скрытный зверь». К тому же, он поэт. Когда-то воспевал надзвездные миры и «кошачьих глаз протуберанцы», а сейчас вся его поэзия ушла в приказы, — сказал Маккарвер.
— На Поповича, значит, можно положиться?
— Вполне.
— Ну и отлично. Благодарю вас, Шерри. Вы привезли кое-что новое. Эти характеристики соответствуют моим данным.
Хантингтон пробежал глазами конец описка.
— Ну, дальше уже мелочь пошла — плотвичка! Дапчевич, Гошняк, Надж, Лекич и так далее. Так называемые испанские герои. Гестапо, видимо, завербовало их еще во Франции, в лагерях для интернированных. Почти все они сейчас на командных постах. Каждый из них в отдельности вряд ли что значит. Но сотня таких — это уже внушительный ансамбль.
7
Хантингтон возбужденно прошелся взад и вперед по комнате, напевая мотив из гимна «Звезды и полосы во веки веков». Подбросил в камин шашку тола и, остановившись у двери, прислушался. Из соседнего домика, как из бара, доносились шум, крики, песни.
— Это капитан Пинч со своим шефом Маклином и Рандольфом Черчиллем распивают вино, которое мы привезли, — догадался Маккарвер.
— Ну и пусть! — Хантингтон плотнее прикрыл дверь. — А теперь, Шерри, поговорим о маэстро всего этого югославского ансамбля — маршале Тито.
— Что ж тут скажешь? — Маккарвер недоуменно развел руками. — Его имени нет в списке. И мы о нем мало что знаем. Разве только то, что он втихомолку дружит с лейбористами, давно уже забившими гол в его ворота, а во всеуслышание клянется в своей любви и преданности к СССР.
— Еще бы! — ухмыльнулся Хантингтон. — Попробовал бы он сделать наоборот — втихомолку быть преданным Советскому Союзу, а во всеуслышание объясняться в любви к Англии. Он не продержался бы в вождях и сутки. Он боится народа, чертовски умеет подыгрывать его страстям и симпатиям. И вы ошибаетесь, Шерри, думая, что мы мало о нем знаем. Я знаю теперь о нем почти все. У Тито есть немало уязвимых, смертельно уязвимых мест.
— Это любопытно. — Глаза у Маккарвера загорелись. — Что же вы о нем знаете, полковник?
Хантингтон присел к столику и раскрыл записную книжку.
—
— Настолько с вами откровенен?
— Пока еще не очень. Попадись он нам в Америке, можно было бы впрыснуть ему препарат из скополамина с примесью хлороформа, нашу «сыворотку истины», — и он был бы неспособен лгать. Но тут… тут я в стороне. Составляю лишь на всякий случай на него досье. Итак, внимание, Шерри! Партия, несомненно, в чем-то подозревала Тито, чуть ли не в том даже, что он предал батальон югославских добровольцев, которые отправились в Испанию на корабле. Как бы там ни было, но в море их действительно разбомбили. Есть еще предположение, что в Париже Тито подбирал людей для засылки к республиканцам, и они будто бы оказали ценные услуги Франко, что там же, во Франции, из этих верных ему югославов составил себе новый ЦК КПЮ. Затем некоторое время находился не у дел и переводил на хорватский язык историю ВКП(б). Перевод не без вольностей, нужно сказать…
— Вы читали? — опять удивился Маккарвер.
— Да, и вам советую. Нужно знать марксизм, чтобы бороться с марксистами. Но не прерывайте меня, Шерри. Слушайте внимательно. Броз оказался неплохим организатором. Однако популярности в народе он не имел и всплыл на поверхность лишь летом сорок первого года. Что это? Случайность? Использовал конъюнктуру? Вот именно, Шерри. Дело в том, что он ловко использовал настроения народа, его симпатии к Советскому Союзу. Он сумел вовремя выдвинуть подходящие для масс лозунги. Тито как нельзя более нас устраивает. Демагог, позер, сам большой любитель реальных благ, чего же еще желать? Чем-то он похож, я бы сказал, на Керенского — не по масштабу, конечно, а по своей природе. Итак…
Полковник вынул трубку и принялся тщательно ее раскуривать.
— Слушаю, слушаю, — нетерпеливо сказал Маккарвер, тяготясь паузой.
— Терпение, Шерри. Перехожу к результатам своих непосредственных наблюдений. Вкусы и привычки господина Тито отнюдь не аскетические. У меня тут их целый перечень. Он любит кутежи, вино и женщин. Его секретарша Ольга Нинчич…
— Пышная булочка, — одобрил Маккарвер.
— Одна из нескольких, впрочем, не считая жен.