Юленька
Шрифт:
– Похер мне, – буркнул он, – хочешь рисуй, хоть дрочи, если есть нужда!
Он взял свою кружку и сделал большой глоток, тут же поперхнувшись – коньяк был горький, крепкий, раздирающий горло до слез.
Дима помолчал, будто бы обдумывая его слова, при этом лицо его стало таким отрешенно-каменным, что стало еще больше не по себе.
– Допил? – наконец грубо поинтересовался он и, не дожидаясь ответа, отобрал у Юлия кружку. – Иди к себе тогда, моя работа сделана.
Снова стало обидно, а самое главное – Юлий вообще не нашелся, что сказать на это. Он взвился с места как ужаленный и выскочил в коридор, хлопнув дверью. Уже у своей комнаты
В голове немного шумело от коньяка.
«Может, стоило просто извиниться?» – думал Юлий, пялясь на прилаженную назад форточку, пока наконец не уснул.
Снились ему чужие рисунки, что смотрели на него с рекламных щитов, газет, графити. Снился он сам – одинокий в черном и пустом коридоре.
***
На следующий день вернулся Витя, жизнь снова вошла в свою колею. Юлий не стал рассказывать ему о своих открытиях, сохранив чужой секрет. С виду все было как прежде. Но только не для Юлия. Тот день стал поворотным в его студенческой жизни, и забыть произошедшее, как и отменить его, он уже не мог.
Теперь слежка за Димой из безобидной в общем-то игры превратилась в параноидальную зависимость. Всякий раз выходя из комнаты, Юлий опасливо озирался. Он еще больше боялся быть обнаруженным и в тоже время, наоборот, хотел этого. Часто по дороге в университет он представлял себе, что случится, если они с Димой снова столкнутся. Будет ли это неловко? Случится ли разговор? Или оба сделают вид, что ничего не было? И как вести себя? Кивнуть? Пройти мимо?
По своему обыкновению, Юлий не знал, чего хотел больше, – замять эту историю или все-таки докопаться до правды. Мысли о блокноте не отпускали. Стоило только вспомнить эти рисунки, Юлий чуть ли не заливался краской. Было в этом что-то запретное, извращенное, но и опасное, конечно, тоже. Стоило, наверное, заявить о своей находке куда-то, но, когда однажды он представил себе, как идет в милицию и там рассказывает про мужика с его портретами, это желание тут же отпало. Меньше всего хотелось выглядеть посмешищем еще и в глазах людей закона.
Все эти нервные мысли изрядно портили Юлию жизнь. Он плохо спал, стал раздражительнее, много курил и все больше злился. В этот период Дима стал объектом почти что его ненависти – впервые кто-то занимал мысли Юлия, где раньше был только он сам.
Однако Дима больше ему не попадался, и это злило еще больше. «Скрывается, потому что стыдно», – самодовольно улыбался Юлий, сам понимая, что это определение точно не подходит Диме. Чего-чего, а стыда тот явно не испытывал – даже в тот момент, когда понял, что его грязный секретик раскрыли. Если бы Юлия застукали за чем-то подобным, он бы удавился, а Диме, похоже, было совершенно нормально выглядеть в чужих глазах каким-то извращенцем. Будто за ним стояла такая сила, какую неспособны пробить никакие сплетни и мнения других людей. Юлий так не умел.
Они не виделись недели три, пока не случилась очередная большая пьянка в общаге. Стоял ноябрь месяц – праздничные дни, и уставшие от учебы студенты решили устроить пир. Кажется, у кого-то был день рождения, но Юлий даже тогда не был уверен, у кого. Все просто собрались на общей кухне – алкоголя было много, как и народу. Юлий, к тому моменту уже прочно влившийся в студенченскую общину, тоже пришел.
Сидящего в углу Диму он заметил сразу и даже постарался уследить за лицом, чтобы не выдать ни своего удивления, ни волнения, которое стыдной волной тут же
Однако за весь вечер Дима не сделал ничего, за что к нему можно было бы прицепиться. Травил через стол своими темными глазами, бросая тяжелые, но короткие взгляды, так что даже поймать на них его было нельзя.
Сам же Юлий красовался: громко смеялся, умничал, то и дело шутил, пытаясь буквально объять всех присутствующих своим обаянием. Под залихватские крики соседей и однокурсников зачитал Саваша на отличном немецком, выпил пару рюмок водки на брудершафт… Но в очередной раз бросив взгляд туда, где сидел Дима, Юлий обнаружил его место пустым.
Тут же накатило разочарование. Юлий помрачнел, понимая, что весь его разухабистый спектакль не произвел на единственного важного для него зрителя никакого впечатления. Думать о том, зачем было вообще производить какое-то впечатление на Диму и не лучше бы радоваться отсутствию у того интереса к своей персоне, он не стал. Вечеринка тут же показалась глупой, окружающие – недостойными его внимания, а собственное поведение – ребячеством. Юлий быстро свернул разговор с одним незнакомых ему ранее, который сам же начал, и осторожно пробрался к выходу. Возникло острое желание оказаться где-то вне всей этой шумной тусовки, глотнуть свежего воздуха, может, послушать другую музыку – что-то тихое и лиричное.
Он выскользнул в коридор никем не замеченный и выдохнул.
Нужно было определиться, чего он хотел: то ли наведаться к Диме и что-то ему предъявить, то ли закрыться у себя в комнате, то ли нырнуть в унылую питерскую ноябрьщину, чтобы проветриться. Последний вариант обещал выдуть из головы все глупости, поэтому Юлий направился на улицу.
Огонек зажигалки гас все время, пришлось завернуть за угол, чтобы прикурить, а там – семь шагов до злополучной двери. Юлий не смог себя остановить, чтобы не оставить на ней грязный отпечаток подошвы.
Морось сыпала на лицо, от холода стало сводить пальцы, а все тело – мелко дрожать, когда Дима наконец открыл дверь.
– Все красуешься, муркель? – с откровенным смешком поинтересовался он.
– Тебе же нравится! – с вызовом брякнул Юлий, сам не понимая, зачем снова нарывается. – Или что?
Он глубоко затянулся и выпустил струю дыма прямо в лицо Димы.
– Нахрена ты приперся сегодня? – спросил он раздраженно. – И без того тухлый вечерок был.
«Какого хрена я вообще тут делаю?» – отчаянные звоночки буквально орали в его голове, но Юлий всегда был слегка ку-ку – и в хорошем, и в плохом смысле.
– Ну ты отлично изображал веселье, – тихо и будто бы угрожающе отозвался Дима. – Вот только пиздец тебе, и ты это знаешь.
В следующую секунду он резко шагнул вперед, выбил из пальцев Юлия сигарету и, вздернув его за ворот рубашки, затащил внутрь.
Дверь за ними закрылась: Юлий не ожидал, что после сумрака улицы здесь внутри окажется так темно. Повинуясь железной хватке, он слепо шагал вперед и мог лишь дезориентированно махать руками, когда ноги заплетались.
Внутри у Юлия разливалось какое-то мрачное удовлетворение. Будто целью его жизни было доказать, что Дима – неуправляемый псих – и вот наконец доказательство получено. Отчего-то мыслей о самосохранении в этот момент у него не возникло, хотя сама ситуация была, конечно, опасной.