Юмор – это серьезно. Гоголь, Крылов, Фонвизин, Салтыков-Щедрин и Грибоедов
Шрифт:
Комедия «Проказники» написана в 1788 году. В марте следующего, 1789 года Соймонов снова вступил в управление театрами, которое временно было оставил. Отношение его к Крылову теперь несколько переменилось, и он прямо дал понять последнему, что недоволен его сатирой на лица. Все же до следующего года Крылов оставался на службе, хотя, возмущенный и оскорбленный отказом и нежеланием Соймонова поставить принятую уже давно от него комедию «Бешеная семья», написал и ему запальчивое письмо.
Письмом этим, раньше чем басней, Крылов доказал, что «мстят сильно иногда бессильные враги». Письмо грубо и дерзко, но нельзя отказать ему в уме и в тонкой иронии. Он знает больное место человека. Как директор театра, меценат и любитель, Соймонов, конечно, верил в свой вкус и уменье оценить и выбрать пьесу. Крылов
Этим больным местом он пользуется широко и язвит и жалит Соймонова на все лады, все «не желая опорочивать его тонкий вкус». Он просить выдать ему деньги за перевод «Инфанты», над которым он работал только по приказанию Соймонова, так как «сам никогда бы не осмелился выбрать для перевода оперу, в которой нет ни здравого смысла, ни хорошего слога, ни правил», и т. д. Хитрый юноша отлично понимает, как горьки эти пилюли для Соймонова, хотя бы и от маленького человека, бывшего, однако, в то время уже не безызвестным, но как бы вовсе этого не думая, в изысканных выражениях заявляет, что имеет намерение «припечатать» это письмо при своих произведениях, которые хочет отдать на суд публики.
С поразительной самоуверенностью говорит он при этом, что некоторым образом должен дать публике отчет, почему его «творения» не приняты на театре. Но, в сущности, все его комедии, включая и «Бешеную семью», всего меньше заслуживали подобного названия. Действующие лица в этих «творениях» таковы, что «не можешь надивиться, откуда эти люди зашли на сцену. Все, что ни говорят они, что ни делают, о чем ни шумят, за что ни сердятся, так чуждо общественной жизни и условий света, что театр привыкнешь почитать неведомой планетой, куда волшебник-сочинитель забрасывает нас для изучения диковинок». Кроме того, они носят печать того же грубого и пошлого тона, как и письма, что можно объяснить, конечно, одним только «низменным умственным и нравственным уровнем той среды, где протекала обыденная жизнь автора» (Майков).
В письме к Соймонову он указывает еще на то, что Казасий – итальянец, служившей при театре, – стал делать ему затруднения относительно входа по бесплатному билету и посылает его в низшие места. И здесь находит он случай уколоть Соймонова, говоря, что, конечно, нет причины обвинять его, Крылова, в нарушении порядка.
«Правда, – говорит он, – я нередко смеюсь в трагедии и зеваю в комедии», но в этом виноваты глупые пьесы, и притом он «так счастлив, что часто публика его в том поддерживает».
Из всех драматических произведений Крылова остается для нас самою интересною «Кофейница», которая напечатана была в первый раз по случаю столетнего юбилея дня рождения Крылова. Она интересна как раннее произведение – проба пера, как зачаток его таланта, как первый узелок красной нити его сатиры.
На пути образования своего таланта Крылов был не раз около своего настоящего призвания – призванья баснописца. Несомненно, что некоторые басни, напечатанные без подписи в журнале «Утренние часы», принадлежат его перу. Таким образом, с детства ищет он эту форму, как отыскивают предмет под звуки музыки; то приближаясь к ней, то удаляясь, постоянно прислушиваясь к этому призванию, требующему тонкой отделки, установившегося характера и зрелого опыта, он медленно подвигается к цели. Самые неудачи дают ему случай упражнять силу воли и вырабатывать характер. Достоинство писателя ставит он все выше и выше. В письме к Соймонову это сознание и смелость выкупают даже грубость тона. Жалуясь на то, что его посылают на низшие места, он говорит с справедливым негодованием и горькой иронией бедняка-сочинителя, которым могут еще помыкать: «Автор, которому дается вход в театр
Глава III. Крылов-журналист. Период бездействия
Крылов – сын века Екатерины. – Цельность натуры и сила убеждения. – «Почта духов». – Влияние Рахманинова. – Стремление Крылова к отделке в изложении. – Рифмокрад и Таратора. – «Вадим». – Карамзин. – Журналы: «Зритель», «СПБ Меркурий». – Отношение Крылова к Карамзину. – Конец журнальной деятельности. – Закрытие типографии. – Анюта. – Неудача в любви. – Борьба чувства и воли. – «Чин человека». – «Порывы и бездействие». – Кочевая жизнь и село Казацкое
«Гений и улыбка Екатерины II творили чудеса, и перемены во всей России шли гораздо быстрее, чем при Петре Великом». В самом деле, перемены, которые вносил в русскую жизнь Петр, держались только его сильной волей. Внутренняя неурядица продолжалась еще и при Екатерине, доказательством чего явилась пугачевщина.
Как знаменитый «Наказ» был выражением прекрасных и благородных стремлений лишь на бумаге, так в нравах и обычаях под красивыми нарядами, манерами и речами, взятыми напрокат у французов, царили по-старому невежество и произвол. Большинство россиян, даже побывав за границей, возвращались оттуда «свинья свиньей», как говорит в своей басне Крылов.
Но Петр Великий «прорубил окно в Европу», и по новому пути стали являться гости к Екатерине. Ее окружали философы и поэты. Своим умом и тактом она влияла, сколько могла, на окружающее ее общество, а проводником новых понятий в остальную массу явилась литература. В числе орудий гениального работника между топором и сохой, которая так глубоко врезалась в целину русского чернозема, что и до сих пор еще пашет, была и книга. Но она служила тем же практическим целям. Петру нужны были работники и мастера. Гениальный поэт-ученый, сподвижник Петра, писал о пользе стекла, но Державин был уже «певцом Фелицы», а Фонвизин начал «чистить нравы». Писатели стали воевать «со страстьми и заблужденьем». Сама императрица подавала пример своими сатирическими комедиями, журнальными статьями, нравоучительными сказками и наставлениями о воспитании детей. Казалось, что хорошим воспитанием можно все исправить. И Крылов, как сын Екатерининского века, остался навсегда того убеждения, что все дело в нравах, а не в учреждениях, не в общем строе. В этом была ошибка, наложившая особую печать на все произведения Крылова. Его взгляды на современные явления родины и Европы были часто ошибочны, но сила убеждения была так велика и выразилась у него так ярко, что сохраняет свою цену до сих пор, представляя нам уроки трезвого ума, житейской мудрости и знания человека, независимо от эпохи.
Сочинения Екатерины играли ту же роль в литературе минувшего века, какую ботик Петра Великого в создании русского флота. За нею вслед явились Новиков, Фонвизин и др. Журнальная сатира уже сделала свое дело и отцвела, когда явился Крылов и снова поднял старое знамя.
В 1789 году стал выходить в Петербурге журнал «Почта духов». Кто был его издателем – сам ли Крылов или Радищев, или Рахманинов, неизвестно, но Крылов принимал в нем значительное участие. Нелепые заимствования у французов, утрата старых хороших нравов, разорительные моды, пустота и волокитство, а главное, иноземное воспитание и вредные, по мнению Крылова, учения составляют главный предмет его статей; эти же темы переходят потом и в басни. Двадцатилетий юноша Крылов выказал здесь ум, устойчивость, твердое убеждение, даже смелость в бичевании знатных и сильных, недостойных своего сана, но не обладал образованием настолько, чтобы понять настоящие причины бедствий народа, найти корни зла, таившиеся в крепостном строе русской жизни. Там, где он становится смелее и основательнее, заметно влияние более образованного Рахманинова, одного из тех страстных поклонников Вольтера, у которых «глаза наливались кровью», когда кто-нибудь не признавал мнений этого гениального философа единственным законом; но натура Крылова упорно не поддавалась никакому влиянию, особенно в духе Вольтера, к которому он, с его патриархальным складом ума и характера, чувствовал инстинктивную неприязнь. От влияния Рахманинова поэтому он скоро освободился, но во время участия в «Почте духов» Рахманинов, по собственному сознанию Крылова, «давал ему материалы».