Юморески и другие пустячки
Шрифт:
— И он тоже?..— спросил демон испуганным шепотом.
— Смотрит телек,— сказал я.
Затаив дыхание, молодой человек наблюдал за футбольным матчем. При этом он корчился и вопил не больше, чем обычно. Его команда проигрывала, и он переживал за ее судьбу привычным для себя способом.
Асмодей злобно отшвырнул крышу далеко в поле; начинало морозить, но молодой человек ничего не заметил. Вдруг он вскочил, вскинул руки и издал дикий вопль. В летающей тарелке заглохли вертикальные двигатели.
— Что случилось?..— перепугался Асмодей.
— Гол,— сказал я.
А молодой человек тем временем сбросил
— Идиот,— презрительно ухмыльнулся Асмодей.— Его ждет миллион, достаточно перерезать горло старику... А он вместо этого... Что с ними со всеми сделалось?
Летающая тарелка потащилась дальше, тарахтя, как автомобиль с двухтактным двигателем. Под нами лежал город, кокетливо подмигивая окошками и уличными фонарями. Асмодей был подавлен и на глазах терял надежду.
— Есть тут у меня еще парочка адресов,— подавленно бормотал он, листая какие-то заметки. Вдруг в глазах у него загорелись искорки.
— На этот раз я вас не разочарую,— произнес он наконец хриплым голосом, с новой силой обдавая меня запахом серы. И тут же задекламировал с прежним рвением: — Гнездилище преступлений и логово греха, притон контрабандистов и хранилище наркотических ядов, сточная канава общества и отребье преступного мира. Конокрады и курильщики опия, авторы анонимных писем и записные доносчики, пожиратели огня, наемные убийцы и потребители мепробамата. Трясина, разложение и смрад. Дно человеческого общества.
По-моему, Асмодей перестал придерживаться официально предписанного текста.
Мы причалили довольно неуклюже (наша летающая тарелка пошла юзом) над старомодным трактиром. Зал был почти полон, гости явно принадлежали к обещанному миру злодейства. Но все здесь сидели окаменело, не дыша и были похожи на собственные раскрашенные статуи в натуральную величину.
Никто никому не угрожал; если эти злодеи и были вооружены револьверами-кольтами, скорострельными обрезами или браунингами с глушителями, они отлично их замаскировали или не намеревались пустить их в ход в ближайший момент. Стиснув зубы, с судорожно переплетенными пальцами, с плотно сжатыми, побелевшими губами — они смотрели детективный фильм.
Думаю, именно в эту минуту демон капитулировал. Он круто вывернул руль. Правда, он предпринял еще одну жалкую попытку над домлком на окраине, но мы застали там лишь живописное семейство, в лоне которого громко храпел отец. То и дело его будили и безжалостно посылали в постель, но он не сдавался и комментировал вслух события на экране, которые он знал наизусть. В небольшом загородном замке группа литераторов перебранивалась, наблюдая за судебным процессом с открытым концом. В спальне молоденькие новобрачные смотрели «Беседы с Горничеком», в то время как недавно снятая свадебная фата развевалась на сквозняке. В элегантной квартире телекритик отрывался от телевизора, варил кофе на кухне, сердито звонил по телефону, выстригал в ванной волосы из ноздрей и листал газеты. И так далее.
— Высаживайтесь,— сказал Асмодей, нахмуренный почти как человек.
Мы были над крышей дома, в котором я живу. Я поблагодарил и в духе соответствующих традиций мировой литературы начал:
— Это было чрезвычайно интересно и увлекательно. Какое непостижимое многообразие
В ответ Асмодей произнес короткую циничную фразу, которую невозможно ни процитировать, ни опубликовать. Потом свесился из своего транспортного средства и проворчал:
— Если б только знать, кто мне подложил такую свинью...
Он изо всей силы лягнул педаль газа и рванулся куда-то в адские шири, расталкивая планеты, метеориты, кометы и космонавтов, явно нарушая все правила движения, существующие для летающих тарелок.
Ну а я в нарастающей тишине услышал сардонический смех; вне всякого сомнения, он доносился из самых глубинных утроб Земли, в нем была издевательская насмешка над любителем и дилетантом, специализированным писательским чертом. Это хохотал сам Люцифер, изобретатель телевидения.
Вот почему я все еще плохо разбираюсь в людях и ничего о них не знаю; да и гарантии, что я наконец-то перестану писать юморески, остаются сомнительными.
Удостоверение личности
Мой приятель, Модест Владивой В., возвращался с развеселого празднования двадцатой годовщины выпуска реальной гимназии в нашем родном городе. Настроение у него было замечательное. Ему удалось выпить ровно столько разнообразных спиртных напитков, чтобы оценить положительные аспекты жизни и великодушно не принимать во внимание аспекты отрицательные, поспорить с подобающим числом бывших одноклассников, чтобы почувствовать себя крепким мужиком и в то же время — рубахой-парнем, и остаться на вечеринке достаточно долго, чтобы уйти, не боясь, что оставшиеся разберут его по косточкам, как только за ним закроется дверь. Итак, он приближался к своей квартире с грандиозной иллюзией, что, по сути, добился в жизни всего, к чему стремился, — в приподнятом настроении это бывает с людьми, которые никогда не стремились к тому, чего невозможно было достичь играючи.
Так или иначе, мой приятель Модест приближался к своей квартире, преисполненный светлого сознания, что мир в полном порядке — не без его личного содействия, до сих пор недооцененного лишь вследствие злонамеренного совпадения решающих факторов. Как и следовало ожидать, в конце концов он все же приблизился к своей квартире. Об этом свидетельствовали, в числе прочего, движения, которыми он начал ощупывать поверхность своего костюма в местах, где положено быть карманам. В одном из них (естественно, в самом последнем) он нашел связку ключей — от садовой калитки, от домовых дверей, от квартиры, а также ключи, связанные с его работой: от кабинета, письменного стола, сейфа бухгалтерии.
Модест В. подошел к садику, который окружал симпатичный двухэтажный домик и как бы окутывал его отцветающей сиренью, и выловил из связки ключ от калитки с явным намерением ее открыть. Однако что-то воспрепятствовало осуществлению этого плана.
То ли ключ был слишком велик, то ли скважина слишком мала, то ли сам Владивой В. после веселой ночи не был в психической кондиции, необходимой для планируемого действия, которое в связи с его желанием поскорее добраться до постели представлялось неизбежным.