Юная жена
Шрифт:
Эвелин чувствовала себя одновременно униженной и виноватой. Кто-то из ее клана пытался убить Грэма. Ни один человек из клана Монтгомери не совершал подобной низости. Они насмехались над ней, нагружали непосильной работой, но не пытались причинить ей настоящего вреда. Они не принимали ее, но ни один из этих людей не поднял на нее руку. А кто-то из ее клана совершил такое зло, что Эвелин хотелось плакать.
Солнце еще не встало, Эвелин, измученная и замерзшая, сидела у постели Грэма. Ей хотелось развести огонь в камине, но она боялась,
Ночью он ненадолго очнулся и как будто ее узнал. Даже заговорил, но шевелил губами настолько слабо, что она ничего не смогла прочесть. Собственная глухота привела ее в отчаяние, она нагнулась над мужем, пытаясь заставить его говорить более четко, но он снова впал в забытье.
Эвелин положила руку ему на лоб — лоб был сухой и горячий. Ледяной страх сковал ей грудь. Она все время молилась, чтобы у него не началась лихорадка. Несколько раз за ночь ей пришлось обрабатывать и перевязывать его рану, чтобы та не покраснела и не опухла.
У Найджела, оказалось, легкая рука. Стежки плотно и чисто соединили края раны. Ушиб на голове не был обширным, и зашивать рану не потребовалось, но там образовалась большая шишка, и это очень беспокоило Эвелин. Уж она-то знала, какой вред может нанести удар по голове.
Эвелин из последних сил поднялась с кровати, чтобы намочить тряпицы, которыми она охлаждала лоб Грэма. Сейчас она казалась себе дряхлой старухой — с таким трудом давался ей каждый шаг — и даже двигалась как старуха: согнувшись, с кряхтением.
Пальцы неуклюже ухватились за кувшин, стоявший возле умывальника. Она намочила несколько полосок ткани. Выжала их и поспешила к кровати. Одну влажную тряпку положила Грэму на лоб, другими стала обтирать его тело.
Краешком глаза она заметила, как открылась дверь, и, быстро обернувшись, приготовилась к отпору, но тут же облегченно вздохнула — в комнату вошли Боуэн и Тиг.
— Как он? — спросил Боуэн, когда приблизился и встал так, чтобы Эвелин могла видеть его лицо.
— Лихорадка, — хрипло отозвалась она, продолжая обтирать грудь, плечи и шею Грэма, но ее собственные плечи поникли от отчаяния.
Тиг дотронулся до щеки Эвелин, чтобы она перевела на него взгляд.
— Нам надо поговорить с тобой. Мы должны знать, что произошло. Это важно. Мы не нашли никаких следов человека, который, по твоим словам, стрелял в Грэма.
Эвелин окаменела от страха. К тому же она не ела уже два дня и теперь чувствовала, как внутри образовался болезненный ком.
— Эвелин? — Боуэн нахмурился и опустился на колени рядом с кроватью, так что его лицо оказалось на одном уровне с ее лицом. — Ты чего-то боишься? Пойми, здесь ты в безопасности. Мы не допустим нападения на крепость.
— Меня страшит то, что я должна вам сказать, — прошептала Эвелин.
Она сжала в комок влажную тряпицу и стала вертеть ее в руках. Боуэн отобрал у нее тряпку и отложил в сторону, затем попытался согреть в своих ладонях ее ледяные пальцы.
Эвелин с усилием сглотнула. На ее глаза набежали слезы. То, что она сейчас скажет, разобьет ей сердце. Родные, которых она любила, пытались убить мужа, которого она тоже любит. Не будет мира между их кланами, ибо братья Грэма не допустят, чтобы такое злодеяние осталось безнаказанным. Они будут мстить, и начнется война. Король объявит оба клана вне закона, на них начнется охота, которая будет длиться до полного уничтожения.
Так легко было бы сказать, что она ничего не видела, но Эвелин не собиралась защищать клан, поступившийся честью. Они дали клятву перед Богом и королем. Подписали договор о преданности, а ее семья нарушила эту священную клятву.
Тиг подтащил стул и поставил рядом с Боуэном, чтобы тоже попасть в ее поле зрения. Тиг хмурился и напряженно вглядывался в лицо Эвелин.
— Ну так что? — требовательно заговорил Тиг. — Что тебе известно о нападении?
Эвелин глубоко вздохнула и посмотрела на братьев, ведь они могут возненавидеть ее, когда услышат признание.
— У человека, который стрелял в Грэма, были такие же ножны, какие заказал мой отец для своих воинов. На них есть особый орнамент, который, несомненно, является символом Армстронгов, их эмблемой.
Боуэн отшатнулся.
Эвелин моргнула, как будто он собирался ее ударить, и, закрыв глаза, стала ждать, стараясь сдержать дрожь.
Вдруг теплая рука взяла ее за подбородок и властно повернула в сторону Боуэна. Тиг был явно в смятении. Эвелин перевела взгляд на Боуэна и ждала, что он скажет. На его лице был написан гнев, поэтому Эвелин снова хотела закрыть глаза, но он тронул ее за плечо и заставил смотреть на себя.
— Боже мой! — воскликнул он. — Неужели ты думала, что я могу тебя ударить? — В его голосе звучало откровенное недоверие. — Думала, что я буду мстить тебе за дела твоих родственников?
Глаза Эвелин наполнились слезами, которые тут же покатились по щекам. Она подняла руку, чтобы смахнуть их, но Боуэн успел раньше — отняв руку от ее подбородка, он вытер влажные дорожки на ее лице. Эвелин посмотрела на Тига и поняла, что его потрясли не ее слова, а то, что она ждала от них немедленного наказания.
— Простите меня, — выговорила Эвелин, с трудом выталкивая слова из больного горла.
Боуэн глубоко вздохнул, посмотрел на брата и снова перевел взгляд на Эвелин.
— Ты уверена, что это был кто-то из людей твоего отца?
Эвелин кивнула.
— Я не видела его лица, на нем был боевой шлем. Воин прискакал от границы Армстронгов и вернулся туда же. Я не знаю, что он намеревался сделать. Когда я стала кричать и подняла меч Грэма, он остановился. Потом повернул коня и быстро поскакал к границе. Но я видела ножны из металла и кожи. Их носят только старшие командиры, только те, кто отличился в сражениях. Это дорогая вещь. Все хотят ее иметь.